Читать книгу - "Мое ходячее несчастье - Джейми Макгвайр"

Эбби вошла: темные мокрые волосы, серая футболка, клетчатые шортики. Судя по ее расширенным глазам, внимательно изучающим голые стены, она пыталась сделать какие-то выводы обо мне, исходя из того, как обставлена моя спальня. Голубка оказалась первой женщиной, которую я сюда впустил. Я вовсе не ждал этого момента, но вот она вошла, и неожиданно я сам стал воспринимать свою комнату по-новому.

Раньше это было просто место, где я спал. В остальное время я тут почти не бывал и поэтому не задумывался, уютно или нет. Теперь пустота белых стен бросилась мне в глаза. Сюда вошла Эбби, и до меня дошло, что моя спальня — это мой дом, а дома не должно быть так голо.

— Симпатичная пижамка, — наконец сказал я, садясь на кровать. — Заходи, не бойся, я не кусаюсь.

Эбби опустила подбородок, приподняв брови:

— А я и не боюсь. — Ее учебник по биологии шлепнулся рядом со мной. — У тебя есть ручка?

Я кивнул в сторону тумбочки:

— Возьми в верхнем ящике.

Сказав это, я похолодел: сейчас она обнаружит мой стратегический запас — и тогда мне конец!

Эбби оперлась коленом о кровать, дотянулась до тумбочки, порылась в ней и отпрянула. Схватив ручку, захлопнула ящик.

— В чем дело? — спросил я, делая вид, что читаю учебник.

— Ты ограбил поликлинику?

Откуда Голубке знать, где берут такие вещи?

— Нет, а что?

Она скривила лицо:

— Ты, видно, решил запастись презервативами на всю оставшуюся жизнь.

Ну вот, началось!

— Береженого Бог бережет, верно?

С этим было не поспорить. Я ждал, что Эбби начнет кричать и обзываться, но она просто закатила глаза. Я продолжал листать учебник, стараясь не выдать своего облегчения.

— Ладно, давай начнем отсюда… Боже мой! Фотосинтез? Разве вы его в старших классах не проходили?

Она замялась:

— Вроде как проходили… Это вводный курс, Трэв. Я не сама составляла себе программу.

— Ты ведь ходишь на матанализ! Как можно быть такой продвинутой по математике и такой отсталой по естественным наукам?

— Я не отсталая. Любой курс начинается с повторения.

— Да что ты говоришь! — съязвил я. Потом принялся в общих чертах объяснять фотосинтез и строение растительной клетки. Говорил долго и нудно, но Эбби слушала, не пропуская мимо ушей ни единого слова. Даже можно было подумать, будто я сам интересую ее не меньше, чем получение зачета. — Итак, липиды… Давай повторим, что это такое.

Голубка сняла очки:

— Все, я пас! Мне в голову больше не влезет ни одна макромолекула.

Ну и хрен с ними, с макромолекулами. Пора спать.

— Тогда на сегодня хватит.

Эбби вдруг забеспокоилась, и я почему-то воспринял это как обнадеживающий знак. Она осталась в комнате наедине со своими нервами, а я отправился в душ. Мысль о том, что Голубка только что стояла голая на том самом месте, где сейчас стою я, возбудила меня, и; прежде чем вылезти, мне пришлось минут пять простоять под ледяной водой. Было не очень приятно, но без этого я бы не успокоился.

Когда я вернулся в спальню, Эбби лежала на боку с закрытыми глазами. Неподвижная, как доска. Я сбросил с себя полотенце, надел трусы, потом заполз в постель и выключил свет. Голубка не шевелилась, но я знал, что она не спит: каждый мускул ее тела был напряжен. Наконец она повернулась ко мне:

— Ты тоже собираешься здесь спать?

— Ну да. Это же моя кровать.

— Знаю, но… — Она осеклась, пытаясь найти какой-нибудь выход из положения.

— Ты мне все еще не доверяешь? Буду вести себя наилучшим образом, клянусь.

При этих словах я показал ей руку с тремя поднятыми пальцами: указательным, средним и мизинцем, — намекая на то, чего обещал не делать. Этот похабный жест был прекрасно известен моим «братьям» из «Сигмы Тау», но Голубка его не поняла.

Разумеется, ужасно хотелось нарушить обещание, но делать глупости было рискованно. Эбби казалась одновременно твердой и нежной. Если бы я пошел напролом, она, пожалуй, повела бы себя как загнанный зверь, и все бы пропало. Поэтому приходилось терпеть. К тому же в наших нынешних отношениях тоже была какая-то своеобразная острота. Они чем-то напоминали ходьбу по канату или экстремальную езду на мотоцикле.

Эбби отвернулась и принялась мутузить одеяло, подтыкая его под каждый изгиб своего тела. Снова расплывшись в улыбке, я приблизил лицо к Голубкиному уху:

— Спокойной ночи, Голубка.