Читать книгу - "Ангел Света - Джойс Кэрол Оутс"

— Ты не могла бы спасти его, и я не мог бы, и это факт, с которым мы должны жить…

— Ах ты воображала, послушал бы себя!.. Говоришь, точно перед судом выступаешь… тебя бы на пленку записать…

— …как и тот факт, что он умер, и каким образом умер, и что про него говорили и будут говорить…

— Он звонил тебе, ты же сам сказал… звонил тебе в школу…

— Ладно, хорошо, я тебе об этом расскажу, — говорит Оуэн, продолжая крепко сжимать ей плечи, повышая голос, чтобы перекрыть гомон птиц, — я не очень горжусь собой в связи с этой историей, но так уж получилось: отец в начале мая был в Нью-Йорке, и он позвонил мне и спросил, не могу ли я приехать к нему, сесть на поезд и приехать, мы бы пообедали или поужинали вместе, поговорили бы о некоторых важных вещах; последнее время мы не поддерживали контакт, за что он передо мной извинился — извинялся до одури долго, а я сказал ему «нет». Сказал не просто «нет» — это не в моем стиле, но в общем все свелось к «нет, нет, спасибо, нет, спасибо, отец, сейчас я на это не способен. Не способен встретиться с тобой».

— Так, — говорит Кирстен, как-то странно улыбаясь. — Продолжай.

— А мне больше нечего рассказывать.

— Есть что. Что ты ему в точности сказал? Насколько я понимаю, это был ваш последний разговор.

— Да, это был наш последний разговор. Я сказал, что у меня самый разгар подготовки к экзамену.

— К какому экзамену?

— По экономике. Роль экономики в политике на благо общества.

, - И как ты сдал?

— На пять с минусом.

— Неплохо.

— Я-то надеялся на пятерку. Подлизывался к этому мерзавцу весь семестр.

— Могло быть и хуже.

— И было бы хуже, если б я поехал в Нью-Йорк.

— Значит, ты себя хоть от этого уберег. Уберег от четверки с плюсом или даже четверки в дипломе.

— Что могло бы помешать мне поступить на юридический, в Гарвард.

— Да, правильно. Где учился папа.

— И Ник. И почти все.

— Но что же ты все-таки ему сказал?

— Что-то пробормотал насчет того, что плохо сплю эти дни — такая нагрузка: и экзамены, и письменные работы, и волнения по поводу отметок, обычные дела, кризисное состояние человека, оканчивающего школу; он-де, наверно, и сам через это прошел; да, конечно, меня волнует то, что происходит дома…

— Конечно.

— …ведь мама никогда не звонит, и он тоже никогда не звонит, и я сам до того чертовски занят, что никогда не звоню, — словом, что-то в этом духе. Я тогда так трясся.

— При твоих габаритах это, наверно, было зрелище.

— Большие люди трясутся не меньше, чем маленькие. «Проткни быка, и из него пойдет кровь» — это изречение тебе известно.

— Я знаю, откуда оно.

— Ты знаешь ход моих мыслей.

— Да. Знаю. Ты сказал ему «нет».

— Я сказал ему «нет». Употребив для этого пять тысяч слов, а то и больше. Так же, как и ты.

— Мне, собственно, не потребовалось пяти тысяч слов. Я запнулась, посмотрела в пол и не смогла ничего придумать, кроме ссылки на теннис. Я ведь не очень красноречива. Кстати, я говорила тебе, что пошла к нему в теннисном костюме? Я ведь заранее подготовила комедию.

— Но я все-таки поступил в Гарвард на юридический.

— Отец бы очень гордился, если б знал.

— А ты не думаешь, что он… как-то… знает?

— Думаю, пожалуй, не знает. Думаю, что как раз об этом мы с тобой сейчас и говорим. Я имею в виду… в подтексте.

— Подтекст действительно более или менее такой.

— Но ты собирался спросить меня — как.

— Что «как»?..

— Как мы собираемся продвигаться к цели.

— Продвигаться к цели?..

— Орудие, стратегия. Всякое такое.

— Скорей всего я не стану об этом спрашивать. Скорей всего прошлепаю сейчас по этой грязи к своей машине и отправлюсь в колледж на уик-энд. На «настоящий» уик-энд.

— Ну и катись тогда к чертям собачьим.

— Это для меня вовсе не обязательно. В том-то все и дело.

— Ладно, отчаливай. А я еще здесь побуду.

— Скорей всего нет.

— Да, и пошел к черту. Отчаливай. И можешь сказать мамочке все, что тебе угодно.

— Я тебя здесь не оставлю — это может оказаться неблагоразумным.

— О, ради всего святого.

— Давай вместе выберемся из этой грязи и перекусим в городе, потом я поеду к себе, а ты можешь вернуться в общежитие и отдохнуть. Успокоиться. Хорошо? А то, может быть, я отвезу тебя в медицинский пункт. Чтобы тебе смерили температуру.

— Он же никогда раньше не пил, верно? Разве что вино за ужином. Грейпфрутовый сок, овощной сок из маленьких баночек — они еще стояли рядком в дверце холодильника.

— Я даже по телефону слышал, как позвякивал лед у него в стакане. Возможно, рука дрожала.

— Собственно, при мне он не пил. По-моему, он даже вычистил зубы перед моим приходом.

— Он всегда был внимателен к людям…

— Очень внимателен.

— Это твое замечание насчет орудия…

— И стратегии. Прежде всего стратегии.

— …я бы это снял.

— Да. Я знаю.

— Если ты согласна.

— А насколько документально точным должен быть отчет мамочке?

— В общих чертах, пожалуй, один абзац путаных впечатлений.

— Так ты хочешь это вычеркнуть?

— Пожалуй, да. Да. А у тебя голова пылает. Я буквально чувствую, какой, должно быть, вкус у тебя во рту.

— Какой же?..

— Сухо. Все пересохло. Даже спеклось.

— Да. Спеклось. А у тебя?

— Должен признаться, мне трудно глотать.

— И значит, все это говорит против…

— Подготовленной тобой комедии? Да. Скорее всего.

— А по-моему, нет.

— Не знаю. Но я все равно говорю «нет».

— Нет — и все?

— Нет.

— Потому что у меня высокая температура? А у тебя нет?

— Я не говорил, что у меня нет температуры, я, по — моему, сказал как раз наоборот, но не будем об этом. Нет.

— Так просто и ясно? Нет?

— Нет.

Кирстен разгибает его пальцы, сбрасывает с плеч его руки — не сильно, беззлобно, но с какой-то странной замедленной сосредоточенностью. Лицо у нее белое, насупленное, глаза мокрые — возможно, от ветра. А ветер в конце зимы то и дело налетает с большой реки.