Читать книгу - "Обрученные с Югом - Пэт Конрой"

Первого марта 1990 года, через шесть месяцев после «Хьюго», я сижу в своем редакционном кабинете и размышляю над очередной статьей. Это один из тех моментов, когда голова моя пуста, словно высохший пруд. Любая мыслишка, которую я пытаюсь выудить из нее, выглядит жалкой, дохлой. Но тут будущая статья отодвигается на задний план, потому что раздается звонок от шерифа из сельского штата Миннесота. Он спрашивает, не являюсь ли я мужем Старлы Кинг. Я отвечаю положительно и в свою очередь спрашиваю, что случилось, не нуждается ли она в помощи. Шериф мягким голосом сообщает, что ее тело найдено в охотничьем домике неподалеку от границы с Канадой. На полу рядом с кроватью нашли пустую бутылку виски и пустую же упаковку снотворного. Хозяин домика обнаружил тело, когда приехал из Сент-Поля, чтобы сделать ежегодную весеннюю уборку. Труп уже разложился. Судя по всему, моя жена проникла в дом еще осенью, сразу после окончания охотничьего сезона. Она была на последнем сроке беременности. Естественно, плод тоже погиб.

— Естественно, — как эхо, повторяю я, словно выслушал прогноз погоды, а не известие о смерти собственной жены.

Я ничего не чувствую, но представление о поведении, которое приличествует человеку, заставляет меня стыдиться того, что я ничего не чувствую. Я прошу шерифа обеспечить отправку тела Старлы в Чарлстон и даю телефонный номер похоронного бюро «Дж. Генри Штур» на Кэлхаун-стрит. Шериф сообщает, что Старла не оставила предсмертной записки, и выражает сожаление по поводу нелепой гибели моего сына. Я не вижу необходимости объяснять ему, что не причастен к появлению эмбриона в теле покойной жены. Он говорит, что на кухонном столе Старла оставила папку с моими статьями за прошлый год, потому он и позвонил мне. Я благодарю его за этот благородный жест и признаюсь, что ждал подобного звонка всю свою женатую жизнь.

Сам не свой, я пишу статью о моей жене, начиная с нашей первой встречи и заканчивая звонком из Миннесоты. Пишу о том, что, когда впервые увидел ее, Старла была прикована наручниками к стулу в приюте Святого Иуды. Пишу о том, как доктор Колвелл бесплатно прооперировал ее глаз и после удачной операции она предстала перед всеми красавицей. Пишу о том, как влюбился в нее, не сразу, а постепенно, шаг за шагом, по-детски, так, как обычно застенчивые юноши влюбляются в застенчивых девушек. Поскольку в то время я еще не знал, что отношусь к категории мужчин, которым на роду написано влюбляться в женщин с трудной судьбой, я принял эту любовь за подлинный и долгожданный подарок судьбы. Пишу о том, как долго Старла боролась с душевным недугом, который подтачивал ее, сводил с ума, толкал навстречу наркотикам и отчаянию. Пишу о том, что я, как верующий католик, не соглашался на предложения Старлы о разводе. Я считаю себя виновным в ее смерти. Упоминаю о том, что она была беременна, когда покончила с собой. Говорю, что я потрясен и при этом не чувствую горя и с ужасом думаю о той минуте, когда, дописав статью, вынужден буду встать и поехать на другой берег реки Эшли, чтобы сообщить Найлзу Уайтхеду о смерти его любимой, обреченной сестры. Это известие всколыхнет в душе Найлза неподдельное, глубокое горе, в то время как я не чувствую ничего. Я пытаюсь объяснить, что значит «не чувствовать ничего», но эта задача оказывается мне не по силам, и я, не найдя слов, умолкаю. Отдав статью Китти, еду к Найлзу.

Я застаю его в уютном корпусе школы «Портер-Гауд», в кабинете, который выходит на болота и откуда открывается волшебный вид на сдержанный, строгий силуэт Чарлстона. Мы идем к реке, я не могу подобрать слов, ведь они навсегда изменят жизнь Найлза. Я говорю об «Атланта брейвз», об ущербе, который причинил «Хьюго» Цитадели, и никак не могу собраться с мыслями и сказать ему о смерти сестры. Наконец Найлз обрывает меня замечанием, что он вообще-то приходит в школу работать, а не развлекаться и зарплату должен отрабатывать. Тогда я говорю ему о Старле. Он стонет, как раненый зверь, и с плачем падает на траву. Прижимается лицом к земле и отчаянно, горько плачет.

— У нее не было шансов, Лео, — говорит он сквозь слезы. — Никаких. Она была так больна. Никто не мог ей помочь. Ни ты. Ни я. Ни Бог. Никто.

Найлз рыдает так громко, что привлекает внимание учеников и учителей, они выходят из главного здания, подходят к нам. Они обнимают его, гладят по голове и плечам, утешают. Я возвращаюсь к машине. Я стал обитателем страны бесчувствия, и мне в ней очень неуютно. По дороге домой гадаю, смогу ли когда-нибудь чувствовать вновь и хочу ли этого.