Читать книгу - "Порою нестерпимо хочется... - Кен Кизи"

И, с шипением несясь по мокрой извилистой дороге, полный гнева, решимости и жизни, Виллард не справляется с управлением на том самом повороте, который он сам выбрал несколько недель тому назад, и совершенно непредумышленно выполняет свое обещание в условленном месте…

– Ой… знаешь, что я слышал?.. Помнишь этого трезвенника, у которого была прачечная, а потом он еще купил киношку около года назад? Виллард Эгглстон. Да, сэр, сегодня утром его труп соскребли со скал у маяка. Пробил ограждение, да, вчера ночью.

Старик завершил это сообщение, громко рыгнув, и вернулся к менее захватывающим слухам о бедах и несчастьях горожан. Он и не ожидал, что кто-нибудь из нас обратит на него внимание; этот человек был слишком серой лошадкой, чтобы волновать кого-нибудь из нас. Даже Джо, порой проявлявший заботу о каждом из жителей города, признал, что ему было известно об этом человеке очень мало: продавал билеты в кино, и жизни в нем было не больше, чем в кукле-гадалке, стоявшей у него в витрине. Все знали его очень плохо…

И все же известие о смерти этого безжизненного существа ударило по брату Хэнку, как пушечное ядро в живот, – он внезапно закашлялся и смертельно побледнел.

– Кость в горле! – мгновенно диагностировал Джо. – Кость застряла в горле! – И он с такой скоростью вылетел и принялся колотить Хэнка по спине, что никто из нас даже не успел предложить своей помощи.

– Перестань ты его колотить, ради Бога, – посоветовал Генри, – ему надо просто чихнуть. – И он пихнул свою табакерку Хэнку под нос. Хэнк оттолкнул и Джо, и табакерку.

– Черт! – прогремел он. – Я не собираюсь ни давиться, ни чихать! У меня просто прострел в пояснице, ко Джо, кажется, забил его до смерти.

– Ты уверен, что все в порядке? – спросила Вив. – Что значит прострел?

– Да, уверен. – Он упрямо подтвердил, что с ним все замечательно, и, к моему глубокому разочарованию, проигнорировал ее второй вопрос. Вместо ответа он встал из-за стола и направился к холодильнику. – У нас есть холодное пиво?

– Никаких банок никакого пива, – покачал головой старик. – Ни пива, ни вина, ни виски, и у меня кончается табак – вот так-то, если тебя интересуют поистине трагические известия.

– А в чем дело? Я думал, мы заказывали Стоуксу?

– Ты, наверное, еще не слышал, – ответила Джэн. – Стоукс, старый дружок Генри, отказал нам. Прекратил поставки.

– Дружок? Этот старый хрыч? Он мне больше не друг…

– Прекратил поставки? Каким образом?

– Он сказал – из-за того, что в нашем направлении никто не делает заказов для автолавки, – ответила Джэн, опустив глаза. – Но на самом деле, конечно…

Хэнк захлопнул холодильник.

– Да, на самом деле… – Он взял часы и взглянул на циферблат. Все ждали, когда он продолжит, даже дети перестали есть и тайно обменивались взглядами, свойственными малышне, когда поведение взрослых кажется им смешным. Но Хэнк решил не углубляться в истинные причины. – Ладно, пойду завалюсь в койку, – заметил он, ставя часы на место.

– И не будешь смотреть Уэллса Фарго? – изумленно приподняв брови, спросила Пискля. – Ты же никогда не пропускаешь Уэллса Фарго, Хэнк.

– Сегодня Дейлу Робертсону придется сражаться с Фарго без меня, Пискун.

Девочка поджала губы, и брови поползли у нее еще выше: ну и ну, взрослые и вправду ведут себя сегодня смешно.

Не дожидаясь ухода Хэнка, Вив кинулась к нему и приложила руку ко лбу, но он сказал, что единственное, что ему надо, – это спокойно выспаться без телефонных звонков, и загрохотал в сапогах вверх по лестнице. Вив осталась стоять, в тревожном молчании глядя ему вслед.

И это ее тревожное молчание вселило беспокойство и в меня. Особенно то, что она промолчала относительно сапог Хэнка: такого еще не бывало, чтобы шипованные сапоги коснулись первой ступени, а Вив бы не вскрикнула: «Сапоги!», как не случалось еще и того, чтобы Уэллс Фарго начинался по телевизору без Хэнка и Пискли, сидящей у него на коленях. Я мог объяснить странное поведение своего брата не лучше, чем Пискля (единственное, что я знал точно, – оно вызвано не недостатком сна и не застрявшей в горле костью; его реакция на известие о смерти этого владельца киношки была таким классическим образцом причастности, что не грех было бы и Макдуфу у него поучиться), зато я прекрасно понимал озабоченность Вив.

– Да, сил у него побольше, чем у меня, – с доброй завистью заметил я. – Вот я бы не отказался от массажа.

Похоже, она не слышала.

– Да. Ничего не остается, как восхищаться его здоровьем. – Я поднялся со стоном. – Он даже лестницу шутя преодолевает.

– Ты тоже ложишься, Ли? – наконец повернулась она ко мне.

– Попробую. Пожелайте мне удачи. Вив снова отвернулась к лестнице.

– Я загляну к тебе, – с отсутствующим видом заметила она и добавила: – Хорошо бы найти этот градусник.

И несмотря на таинственные призывы БЕРЕГИСЬ, звучавшие в голове, я поклялся, что час пробил. Без сомнений, завтра меня ждал День Победы. И если я не понимал, что означают мои приступы сомнения, я прекрасно сознавал, что Вив не может потерять бдительность надолго. Моих мозгов хватало, чтобы понять, – если и ковать железо, то пока оно горячо. Для этого я не нуждался в градуснике…

В доме шумно и без телевизора. Шепчутся дети, с улицы им таким же шепотом отвечает дождь, и в полную глотку орут гуси. Хэнк лежит и слушает… (Даже газету не захватил почитать. Я сразу заваливаюсь в кровать. Я почти засыпаю, когда слышу, как поднимается и проходит в свою комнату Малыш. Он кашляет, звучит очень натурально, почти как Бони Стоукс, практикующий это дело уже тридцать лет. Я прислушиваюсь, не идет ли кто-нибудь за ним, но в это время над домом пролетает такая крикливая стая, что мне ничего не удается расслышать. Тысячи птиц, тысячи и тысячи. Как будто вьются кругами прямо над домом. Тысячи, и тысячи, и тысячи. Ударяясь о крышу, проламывая стены, пока весь дом не заполняется серыми перьями, кричат и выклевывают мне уши, грудь, лицо, хлопают крыльями тысячи и тысячи, громче, чем…)

Я проснулся с ощущением, что что-то не так. В доме было темно и тихо, светящийся циферблат часов в ногах кровати показывал половину второго. Я лежал, пытаясь понять, что меня разбудило. На улице дул ветер, и дождь так хлестал по окнам, что казалось – река поднялась, как змея, и теперь, шипя и раскачиваясь, пыталась сокрушить дом. Но я проснулся не от этого: если бы ветер был в состоянии будить меня, я бы давным-давно умер от изнурения.

Сейчас, оглядываясь назад, легко определить, что это было: просто внезапно замолчали гуси. Наступила полная тишина – ни гиканья, ни криков. И дыра, оставленная их криками в ночи, казалась огромным гудящим безвоздушным пространством – такое любого бы разбудило. Но тогда я еще не понимал этого…

Я выскользнул из-под одеяла, стараясь не будить Вив, и нащупал фонарик. Судя по погоде, неплохо было бы проверить фундамент, к тому же вечером я туда не заходил. Я подошел к окну, прижался к стеклу и посветил фонариком по направлению к берегу. Не знаю почему. Лень, наверное. Ведь я прекрасно знал, что из этого окна даже в ясный день укрепления невозможно увидеть из-за изгороди. Наверное, я до того дошел, что надеялся, что на этот раз все будет иначе, и я увижу берег, и там все будет в порядке…