Читать книгу - "Свирепые калеки - Том Роббинс"

Вот теперь, сконцентрировавшись, он чувствовал, что вполне готов строить гипотезы насчет Сегодня Суть Завтра. Однако по пути в покои Красавицы-под-Маской он добрел на ходулях до кладовки и прихватил с собою бутылку вина. Мария Первая запротестовала было, что вино еще слишком молодое и пить его ну никак нельзя, Свиттерс же на это ответствовал, что в Непорочном Сердце такие термины, как «слишком молодое», – весьма условны, ежели вообще применимы. Престарелую повариху этот комментарий поставил в тупик, и пока она подозрительно приглядывалась к собеседнику – не кощунствует ли он, часом, – Свиттерс благополучно прогнал мысли о Сюзи, этим замечанием нечаянно вызванные.

А затем, пока он выпрашивал у Марии Первой штопор, Свиттерсу померещилось, будто он вновь слышит тявканье шакалов под самой стеной – это при свете дня-то! Лишь спустя минуту он осознал, что это всего лишь Боб и Мустанг Салли хихикают над какой-то только им одним понятной шуткой у грядки с луком. Уж не становится ли он параноиком? Нет, по крайней мере до Скитера Вашингтона ему далеко: тот, помнится, любуясь на звезды с палубы яхты, обронил: «Если вселенная и впрямь расширяется, видать, кто-то ее преследует, не иначе».

Там, где некогда торчала бородавка, осталось бледно-лиловое пятнышко. Визуальный шепот сменил визуальное зубоскальство и зримое карканье. В отблеске свечи оно казалось клочком сизого тумана, шрамом от гвоздя с древнего распятия, полоской тени, оброненной пролетающим мотыльком. Три месяца спустя после утраты своего божественного нароста плоти Красавица-под-Маской продолжала подчеркивать его отсутствие, просто-таки с маниакальной непреодолимостью потирая и пощипывая свой нос, точно один из тех сострадательных приматов в зоопарке, что открыто поигрывает со своими гениталиями, избавляя визитеров-подростков от чувства вины.

Поглаживая свой носяру, Красавица-под-Маской переводила взгляд с бутылки на Домино и с Домино на бутылку. Отбросив с лица волосы, Домино переводила взгляд с бутылки на Красавицу-под-Маской и обратно. Свиттерс улыбался краем губ.

– Уж эти мне океанические губки, – заметил он. – Удивительно, что в мире еще хоть сколько-то воды осталось.

О, что за сила заключена в логике абсурда! Не зная, что на это сказать, женщины убрали чайные принадлежности и стерли пыль с бокалов. Домино немного нервничала, представляя, как тетя отреагирует на Свиттерсовы толкования пророчества о пирамиде, Красавица-под-Маской явно чувствовала себя неуютно без покрывала – или, точнее, неуютно без маски, нуждающейся в прикрытии маски, – но, едва свыкнувшись с сей мыслью, дамы весьма порадовались бокалу вина с утра спозаранку. Тетушка и племянница отхлебывали помаленьку, Свиттерс, по обыкновению своему, глотал залпом. Женщины по большей части молчали; Свиттерс с каждым глотком становился все разговорчивее. Проверяя, далеко ли простирается ее доверие, он рассказал аббатисе все, что знал про пирамидально-голового шамана племени кандакандеро: о его происхождении, о его порошках и зельях, о его фаталистическом отчаянии в связи с вторжением в лес белого человека, о его открытии юмора и его попытках освоить магию такового, и наконец изложил шаманскую теорию о том, что смех – это некая физическая сила, которую возможно использовать как щит и как каноэ духа: на нем мудрейшие и храбрейшие – Истинный Народ – смогут плавать по реке, разделяющей и соединяющей Два Мира.

– Какие такие два мира? Ну как же, Небеса и землю, если угодно. Жизнь и смерть. Природу и технику. Инь и янь.

– То есть мужское и женское начала? – уточнила аббатиса.

– В некотором смысле да. Но если говорить точнее и в более глобальном смысле, то это – свет и тьма.

Свет и тьма безо всякого морально-этического подтекста. Добро и зло существуют только на биомолекулярном плане. На уровне атомов эти понятия просто перестают работать, а на электронном уровне вообще исчезают.

Свиттерс вкратце изложил суть физики элементарных частиц и рассказал о том, что ведутся поиски частиц все более и более мелких. Последнее время физики постепенно приходят к выводу, что, возможно, во всей вселенной есть только две частицы. Не две разновидности частиц, заметьте, но две частицы, точка. Одна – с положительным зарядом, другая – с отрицательным. А теперь послушайте только: две частицы в состоянии меняться зарядами, отрицательный может стать положительным и наоборот. Так что в определенном смысле во всей вселенной есть только одна частица – пара со взаимозаменяемыми свойствами.

– А зачем они меняются местами? – полюбопытствовала Домино.

– Отличный вопрос, возлюбленная сестрица. – Свиттерс жадно глотнул вина. Вино и впрямь было молодое, но обладало этакой застенчивой бравадой только-только вставшего на ножки малыша. – Может, им скучно становится. Не знаю. Разгадайте эту загадку – и добро пожаловать на званый обед к Господу. Дважды в неделю. Причем мыть посуду будет он, а не ты.

Домино состроила гримаску – не то поморщилась, не то улыбнулась. Красавица-под-Маской скорее поморщилась. Провела пальцем по всей длине носа. Нос походил на вспученную карту полуострова Юкатан, где голубоватое пятнышко отмечало утраченную столицу майя.

– А самое лучшее – впереди, – заметил Свиттерс. – Это только теория, никаких подтверждений нет, но считается, что когда раскусят последний орешек, раздробят самую мельчайшую из частиц – а речь идет о чем-то еще более мелком, чем нейтрино, – внутри, на самом что ни на есть фундаментальном уровне вселенной, обнаружится наэлектризованный вакуум, энергетическое поле, в котором смешиваются тьма и свет. Тьма непроглядно-черная, как грязь под ногтями у полицейского, и свет – ярче Господних резцов; вместе они закручиваются в спираль, переплетаются, точно пара змей. Тьма и свет обвивают друг друга – и непрестанно друг друга поглощают, однако ж не отвергают и не зачеркивают. Ну, словом, картина ясна. Вот только никакой картины и в помине нет. Это скорее из области музыки. Вот только ухо ее не слышит. Так что это – как чувство, как эмоция, – чувство чистой воды. Это как… хм… это как… любовь.

Прервавшись, Свиттерс снова припал к бокалу. Красавица-под-Маской изучающе глядела на него.

– А вы так сведущи в вопросах любви, мистер Свиттерс?

Свиттерс умоляюще воззрился на Домино. В ее ответном взгляде было столько же дерзкого вызова, сколько и смущения.

– Я люблю себя, – промолвил он. – Хотя чувство сие безответно.

Обе женщины расхохотались. Затем Домино пояснила:

– У мистера Свиттерса большой опыт по части любви, тетушка, но о чистой любви он понятия не имеет.

(Спорить Свиттерс не стал, однако окажись рядом Бобби Кейс, летчик-шпион непременно запротестовал бы: «Да какого черта, дамы, ни о какой любви, кроме чистой, этот придурок вообще не знает!»)

Аббатиса встала зажечь новую палочку благовоний – и Походя заметила, что дискуссия насчет прогресса в области физики, безусловно, занимательна – но только какое отношение все это имеет к предмету беседы?

– Ну как же, – отозвался Свиттерс, – этот пирамидально-головый curandero из глубин амазонских джунглей, по всей видимости, пришел к выводу, что свет и тьма способны смешиваться как на биомолекулярном плане, так и на социальном. Он уверяет, что именно это и происходит во время смеха. Дескать, народ, способный войти в исконное царство смеха, освободится от всех жизненных двойственностей. Они первыми со времен первопредков Истинного Народа заживут в гармонии с фундаментальной сутью вселенной. С той самой сутью, о которой рассуждают в квантовой физике.