Читать книгу - "Тридевятые царства России - Анджей Иконников-Галицкий"

Над чистой водой

Вода в Онежском озере какая-то особенная: светящаяся и чистая. И название под стать воде. Онего.

Второе по величине озеро Европы. Более пресное, чем Ладога и Байкал. Оно рождено великим ледником – остаток древнего моря, образовавшегося при таянии ледового панциря Европы и постепенно мелевшего, распавшегося на озёра. Где-то тут, по берегам и дну, проходит геологическая граница коренной России и Севера: стык Балтийского кристаллического щита и Русской осадочной платформы. Поэтому южная часть Онежского побережья низка, местами заболочена, местами тянется длинными песчаными отмелями, берега там и сям выложены гранитными, базальтовыми, диабазовыми скалами. Северная часть вся изрезана длинными параллельными заливами, изобилует полуостровами и островами. Кондопожская губа, залив Большое Онего, Повенецкий залив, полуостров Заонежье, остров Кижи…

Тих украшенный гранитными глыбами, поросший соснами берег километрах в двадцати от истока Свири. Дальше, за мысом, тянется песчаный пляж. Какая чистая, белая красота. Летом здесь ночи светлые – белые. Зимой снег белый укрывает всё. Воды озера, хоть и синеют яркой синью в солнечную погоду и черны бывают в бурю, но всё равно несут на себе отблески белизны. Можно долго стоять на свежем ветерке, смотреть на водную даль. По ней, почти по горизонту, время от времени проползают большие и малые теплоходы. Они идут из Беломорканала в сторону Волги по Волго-Балту или в сторону Балтийского моря по Свири.

С давних пор Онего служило дорогой, по которой шли новгородцы, а потом выходцы со всей Руси – осваивать Север. На Беломорье, в Подвинье, Поморье. Шли крестьяне-переселенцы, монахи-подвижники, а позднее – ревнители «древлего благочестия», раскольники. Шли на Выг и на Колу, на Соловки, на Двину, на Мезень… Ещё позднее этим же путём прошли сталинские зэки, строители Беломорканала.

И мы, пролетая километр за километром по вытегорской трассе, движемся, в сущности, тем же путём. Онежское озеро – ворота русского Севера. И вот святой сторож этих ворот, Георгий Победоносец на светозарном коне, выступает навстречу нам из сумрака прионежских лесов. За очередным поворотом дороги.

Примерно на середине пути между Подпорожьем и старинным селом Вознесенье, на пригорке над берегом спокойного Юксовского озера, в окружении высоких тёмных елей и светлых сосен стоит… чудо. Деревянная церковь как будто взлетает в небо, озаряя тёплым светом лес, деревню и воды. Удивительно, как удавалось старым мастерам добиваться такого эффекта: ведь постройка-то простенькая, совсем небольшая, несколько соединённых вместе срубов, кровля с повалом да маленькая главка на стройном барабане. А чувство такое, что перед тобой открывается дверь в вечность. Куда там Исаакиевский собор или храм Христа Спасителя – они покажутся маленькими, слепыми, неуклюжими, если вспомнишь о них рядом с этой затерянной в глухих лесах церковкой! У них – мощь, власть, сила человеческая, а тут – простая сила Божия. И свет, от неё исходящий, кажется несотворённым, как тот, что апостолы видели на горе Фавор.

Церковь святого Георгия Победоносца на Юксовском озере считается одной из самых старых сохранившихся деревянных церквей России: её датируют концом XV – началом XVI века. Невозможно представить себе более органичного единения человеческого творчества с природой, духа с плотью. Мировая гармония лучами исходит от неё. Тут со всей ясностью понимаешь: человек сотворён по подобию Божию, и подобие это заключено в способности творить. Создавать бытие из небытия. Живое и одухотворённое из мёртвого, обречённого. Так мастера-плотники создали из мёртвых брёвен и тёса этот небесный взлёт – и дали новый смысл бытию окружающих сосен, берёз, озёрной глади.

Этой церкви повезло: она сохранилась. По соседству, в деревне Шеменичи, тоже были церкви, целых две, XVI и XVII веков – обе сгорели во время войны. Другие разрушаются на наших глазах. Проезжая деревню Шустручей (это уже совсем близко от Вознесенья) видели каменную колокольню, но не видели церкви. А по книжкам знаю, что тут есть деревянная церковь, Ильинская, XVIII века; по крайней мере, была. От неё осталось что-то вроде потемневшего сарая, в котором с трудом можно распознать архитектурные компоненты церкви, «рубленой клетски», то есть как изба, с пристроенным с запада срубом трапезной и с востока – срубом-апсидой. Сколько раз за время движения нашего по онежским святым местам мы будем вспоминать об этих разрушенных церквах. Каждая погибшая церковь – как убитый человек.

Прионежская вертикаль

В конечную точку своего маршрута, в Вознесенье, автобус прибывает как раз к парому. В этом месте, у самого истока Свири, где суровая река, как из переполненного сосуда, выливается из спокойного и белого Онежского озера, – мостов нет, переправа паромная. Был уже вечер, справа, на востоке, открылось бесконечное пространство озера, а слева, на западе, тучки окрашивались розовым и оранжевым. Внезапно налетела чёрная тучища, ударился оземь ливень, в пятнадцать минут пролетел, – и над водой, как раз над тем местом, где из озера вытекает поток Свири, – загорелась двойная радуга.

Последним паромным рейсом переправились на северный берег. Стало темнеть. И дальше – пятнадцать километров до деревни Щелейки – пешком, ночью.

Между прочим, Свирь представляет собой естественную границу между Русью и Карелией, и эта граница не совпадает с административной линией, разграничивающей Ленобласть и Карельскую республику. Дореволюционная граница между Олонецкой и Новгородской губерниями проходила как раз по Свири, и это разделение осмысленно. Севернее Свири даже деревенские избы совсем другие – суровые, массивные, в шесть-восемь окон по фасаду, на высоком подклете, образующем по сути дела целый этаж.

Было, наверно, два часа ночи, когда из-за леса, из-за поворота дороги тёмной массой выдвинулся первый дом деревни. Вынырнула луна, яркая на чёрном августовском небе; и в загадочном освещении ночного светила вдруг явилось нам пятиглавие щелейкинской церкви. Церковь эта построена была в XVIII веке и освящена во имя святого Димитрия Солунского Мироточивого. Форма её необычна, замысловата. Стоит она посреди деревни, в стороне от Онежского озера, которое хоть и чувствуется, но не видится. Место почти закрытое, кругом избы и деревца, и церковь выступает из их массы так органично, как на опушке невысокого лесочка – пень, поросший грибами. Восьмерик, составляющий основной объём её, увенчан изящным пятиглавием, поставленным на четыре так называемых «бочки» – полуцилиндрические конструкции с килевидным заострением сверху. С запада пристроена колокольня, соединённая с храмом переходом-мостом на уровне второго этажа. Всё это придаёт строению, довольно-таки приземистому, некую воздушность, даже что-то такое легкомысленное… Ну, это всё удалось разглядеть днём, а в лунном ночном освещении видно было только загадочное, сказочное.

Днём, к сожалению, разгляделось и другое. Церковь, хотя и реставрирована лет сорок назад, нуждается уже в ремонте. Крест упал с центральной главки; разрушились скосы кровли над алтарём, и от затекающей воды брёвна верхних венцов начали гнить. Похоже, что это мало кого интересует. Народ в Щелейках тихий и довольно-таки доброжелательный, но большинство приезжает только на лето; о церкви мало что знают – такое впечатление, что ни её прошлое, ни её будущее здешних жителей не волнует. В деревне, рядом с новенькими домами, осталось несколько разваливающихся заброшенных изб. В одну из них мы зашли – и чего только там не нашли. Среди мерзости запустения валялись отлично сплетённые берестяные туески, калиты, деревянная прялка, остатки старинной домашней утвари, по которой плачут городские музеи народного быта. А рядом, за новеньким штакетником – кипит жизнь, чай пьют на современно застеклённой веранде, мангал рядом стоит, авто «ауди» фырчит у ворот. Номера – карельские: хоть Щелейки и принадлежат административно к Ленобласти, но связей здесь больше с Петрозаводском (до него 80 километров, а до Питера – 400).