Читать книгу - "Сборник рассказов - Гурам Сванидзе"

– Кто это?! – со вспыхнувшим в глазах интересом спросил он меня.

– Наверное, какой-нибудь гениальный идиот, – ответил я ему.

– Сделай так, чтобы мы познакомились! – попросил он меня умоляюще. Воздев глаза к небу, я дал понять ему, что просьбы такого рода невыносимо выслушивать. Он таращился на компанию изо всех сил. Прошло три года, пока Симон не насытил своё любопытство насчёт того типа.

В конце концов между нами произошла размолвка. Причиной её стал… негр. Мы направлялись в университет, где учились на филологическом факультете, и, проходя мимо одного из скверов, увидели негритянского юношу. Он сидел, понурив голову, глубоко опечаленный. Нелегальный мигрант. В Тбилиси их появилось немало, и к ним привыкли. Верный себе, Симон притормозил и начал смотреть.

– Негра не видел? – спросил я его и потащил за рукав.

Мы спешили на экзамен.

После экзамена сокурсники решили зайти в «Дом чая», тогда очень популярное место тусовок студентов университета. Я с энтузиазмом поддержал идею. Как всегда, Симон не проявил охоты. Пришлось упрашивать. На этот раз он пребывал ещё и в нетерпении, спешил куда-то, даже нервничал. Мы стояли в сторонке.

– Тебе разве не интересно, чем всё это закончится в сквере? – спросил меня Симон.

Я не сразу понял, а когда смекнул, безнадёжно махнул рукой и отошёл к однокурсникам.

Вечером, чтобы сгладить вину, я позвонил Симону. Он спросил с подковыркой:

– Много чаю выпили?

– Напрасно не пошёл с нами. Гоги (наш однокурсник) показывал привезённые из Америки книжки, – ответил я, стараясь не замечать его тона.

И тут последовала тирада:

– Я застал того мигранта на том же месте, в той же позе. Бедняга страдал от одиночества. Одна простая женщина, видно деревенская, подсела к нему и с материнским сочувствием что-то говорила, увещевала его и даже гладила парня по кучерявой голове. Может быть, она дотрагивалась до негра первый раз в жизни.

– Да, у несчастного были все признаки депрессии… – но договорить мне не дали.

– Жизнь у тебя под носом, а ты ищешь её в книжках Гоги! – ввернул Симон.

– Можно подумать, ты пожертвовал тому парню один-два лари. Знаю я твою скаредность. Небось, стоял разинув рот и любопытствовал.

Назревала перебранка. На другом конце провода повесили трубку.

Обычно в университет мы ходили вместе. Жили по соседству. На следующий день я пошёл прямиком в университет. Думал, что проучу Симона за его дерзости, придя туда первым. Но не получилось – когда я явился, Симон уже находился в аудитории. Он выказал холодность при встрече, его глаза только смотрели. После этого я позволил себе слегка позлословить в адрес бывшего друга, дескать, ему легко в этой жизни: только и делает, что глядит, пялится, таращится, выпучивает зенки, лупится и никаких других усилий.

Но я никак не думал, что эти усилия могут быть вредным для здоровья.

Мы жили в районе, застроенном частными домами, прилегавшем к старому Кукийскому кладбищу. Оно почти не функционировало, похоронные процессии были редки. Со стороны кладбища, огороженного каменной оградой, из-за которой виднелись кипарисы и сосны, в летнюю жару тянуло прохладой. В погожие дни под вечер мы собирались на улице. Играли в домино, нарды, шахматы. Шумела ребятня. У женщин было своё общество. Симон молчаливо посиживал рядом с игроками и никак не обращал на себя внимания. Он, как и я, после университета не нашёл работу. Так что приходилось прохлаждаться на улице довольно долго.

Шахматы, наверное, не тот вид настольных игр, где соперники кричат друг на друга, порываются подраться. Но так постоянно происходило, когда этой сложной игре предавались не столь квалифицированные шахматисты с нашей улицы. Тон задавали братья Гено и Бено. Известно было, что они не могли поделить дом. Семейная склока продолжалась во время игры в шахматы. На этот раз страсти разгорелись не на шутку и привлекли тревожное внимание женщин. Даже дети всполошились.

Неожиданно Симон повёл себя странно. Совершенно отчуждённый от творящихся вокруг треволнений, он вдруг встал и обратил свои взоры на мимо проходящую пару: на высокого молодого светловолосого мужчину с усами пшеничного цвета и мальчика (по всей видимости, сына). Они шли со стороны кладбища – как бывает, забежали проведать могилу и теперь спешили домой. Мужчина что-то гневно выговаривал мальчику, а тот шёл чуть поодаль и старался не реагировать на отца. Я отвлёкся от возни, устроенной Гено и Бено, и тоже посмотрел на проходящую мимо пару. Я хотел понять, что мог натворить на кладбище парнишка, если удостоился столь резкой нотации. Тут я услышал слова Симона:

«Неужели, неужели!» Они были произнесены тихо и с отчаянием в голосе. Понурив голову, Симон заспешил к себе во двор. Я глянул в сторону уходящих отца и сына. Они шли быстрым шагом и постепенно уходили из поля зрения, тем более что слепило заходящее солнце.

Сцены одна скорбнее другой происходили перед нами постоянно. Появилась даже привычка к чужому горю. Но с какой стати так повёл себя Симон?! Кроме меня никто не заметил его нехарактерной реакции. Однако чуть позже все заговорили о странностях Симона. С шизоидной педантичностью он стал наведываться на кладбище и проводил там много времени. Его даже сравнивали с одной душевнобольной особой, десятки лет каждый день посещавшей кладбище по известной только ей причине.

Симон перестал появляться на людях, сгорбился и осунулся.

Однажды, когда я с соседями сидел в тени виноградной беседки на улице, из окна первого этажа двухэтажного дома напротив, где жил Симон, меня позвала его мать. Я почувствовал неладное, ибо женщина показалась мне расстроенной. Я зашёл во двор. Она встретила меня у дверей с заплаканным лицом.

– У моего мальчика снова обострение. Поговори с ним. Он ведь тебе всегда доверял, – сказала мать.

Я не понял, о каком обострении идёт речь, так как не знал, что Симон вообще чем-либо болел. Но виду не подал.

Симон лежал на кровати, нераздетый. В комнате было темно. Окно было занавешено, но открыто. Слышался приглушённый разговор мужчин в виноградной беседке напротив. На тумбочке рядом с кроватью в беспорядке лежали вскрытые коробочки лекарств. Я напрягся, чтобы при плохом освещении незаметно прочесть их названия, но не смог. Он слабо приветствовал меня и остался лежать в той же позе. Некоторое время помолчали.

– Вышел бы на улицу. Там чудесная погода, – начал я.

– Да, ещё говорят обо мне как о последнем идиоте! – оборвал меня Симон.

Потом он снова ушёл в себя. Я начал ёрзать на стуле, ища возможность чем-то занять себя.

– Ты помнишь того мальчика и мужчину? Месяц назад они проходили мимо нас, когда братья устроили драку из-за шахмат.

Я помнил, но, не уверенный, что этот факт мог иметь какое-то значение, переспросил Симона.

– Не надо делать вид, что пытаешься вспомнить. Ты помнишь. Я видел, как ты смотрел на них, – перебил он меня.