Читать книгу - "Прощай и будь любима - Адель Алексеева"

– Охо-хо, молодой человек, мало мы в этом смыслим. Долгий разговор затеяли, а гляди-ка… – Он заглянул в черное окно. – Никак, твой Калинин?

Оба всмотрелись в темноту – огней еще было немного.

– Сильна Россия на проказы, – выдохнул старик. – И на греховные, и на святые… – Глаза его, спрятанные в косматых бровях, блеснули. – Знаешь, у кого служила моя Настя прежде? Вот смехота! Помещица ее была Пушкина, родня Александру Сергеевичу, никак двоюродная тетка… Их было две сестры. В 1919 году приехал уполномоченный из района агитировать за коммуну. И что ты думаешь? Обе помещицы согласились, решили имение свое отдать в коммуну. Вот дела!.. А как стали выбирать председателя коммуны, так – подумай только! – одну из сестер и выбрали. Евгенией ее звали. Вот и говори после того, что «человек Богу не удался», – значит, грамотной все же народ доверил дело свое.

– Они жили в коммуне? В лагере у нас один человек напевал: «Коммунары, коммунары, кому – кресла, кому – нары». Ну и как?

– Как? Как везде: коммуна распалась, а сестры бежали… Ну и позлословил тут наш доктор! Мол, даже цвет нации поддался мечтательности… О Господи!.. Знай: главное – не война, не катастрофа. Главное – последствия, то, что люди дуреют. Думаешь, после Гражданской не давали работы только бывшим дворянам да графам? Нет, братец, целое братство, которое поклонялось Толстому, – всех толстовцев разогнали, хотя сам Лев Николаевич не сильно жаловал Бога. Что уж говорить о церкви? «Опиум для народа» – и долой его! – сказали большевики. А я-то, я, грешник? Из семинарии ушел. Священником не стал, хотя отцу обещал… Да и про Веронику, ласточку, почти позабыл. Каково?.. И все едино – в тюрьму попал… – Он вгляделся в молодого спутника, за окно, сощурился: – Твоя стоянка?

Виктор опустил голову, подумал о своем теперешнем житье:

– Там у меня тоже что-то вроде тюрьмы… Пора! Прощайте!

Поезд замедлил ход, и Виктор соскочил на платформу.

2

Несмотря на то, что была глубокая ночь, Райнер бодро шагал по обледеневшим улицам Калинина. Снег слепил глаза и мысли, стремительно и густо падал на землю. Потерял любимую девушку и повстречал такого любопытного человека! Каково? Однако, зная в себе способность внезапно вспыхивать, очаровываться и так же быстро приходить в отрезвление, старался себя укротить.

Трамваи не ходили, и добираться до дома на окраине пришлось долго. В голове прыгала все еще фраза старика: «Человек Богу не удался!». Его собственная мысль или того хирурга?

А все же не согласен он с этим! Дело не в том. Просто природа так богата, так щедро награждает каждого, что в одном человеке как бы сидят несколько разных человечков. Это в книгах только положительные да отрицательные герои, а в жизни… Сколько существ, к примеру, свили себе гнездышко в его душе? Любознателен? Да, так велел отец… Однако и напрасного, пустого любопытства тоже хватает. А эта его невоздержанность, горячка? Темперамент – это неплохо, но зачем же ссориться с родными, знакомыми девушки, которая нравится?.. Он не трус, даже храбрый, – только разве ляпать все, что думаешь, – это доблесть? Как избавиться от дурных замашек? Если не ловчить, то прослывешь простаком, если выкладываешь все напрямую – покажешься дураком. Не сумеешь польстить (вот чего он не умеет!) – не будешь слыть приятным человеком… А в любви? Ты целомудрен? Но ты же развратник в мыслях, а то и в поступках…

Черт и Дьявол хозяйничают в душе? Или все же Бог (если он есть) сделал так, чтобы человек сам, по своему разумению извлекал из своего существа нужные качества?..

Виктор приближался к домику на окраине. Предстояло самое неприятное – встреча с «семейкой», придется будить хозяйку Бабу-Ягу. Сколько раз просил дать ему ключ, но та только метнет в его сторону крохотные глазки – и молчок.

Вот и поворот в переулок. Сугробы – выше головы. Что-то ждет его? Переполненный впечатлениями нынешней ночи, он твердил: «Эх ты, дурья башка, липовый Дон Кихот! Тина назвала тебя этим именем, только далеко тебе до испанского рыцаря. Взять бы саблю да сразиться с обитателями нечистого домика! А ты… даже переехать от них не можешь».

…Хозяйка нечистого домика не спала, сидела на табуретке у окна, сложив руки под большим животом, болтая в воздухе короткими ногами. Один глаз спит, второй приоткрыт – постоянное состояние, поза Трофимовны. Смотрит в окно, на улицу – ничьего появления не упустит. Особенно ждет милиционера Павла Ивановича.

Вот и нынче он заходил. Как увидела – с необычайным проворством соскочила с табуретки и перекатилась в сени:

– Здравствуй, Павел Иванович, проходи, будь гостем.

– Некогда мне с тобой лясы точить, – отвечал тот. – Где постоялец-то? Кто к нему ходит?

– Один, как волк! Никто не ходит, только сам все куда-то ездит. Ох, темный человек!

Ей страсть как хотелось выведать что-нибудь у участкового, но Павел Иванович службу знал, лишнего не болтал. Хитрые глазки Трофимовны сощурились, пропали в квашне лица. Сказать, что она своей волей написала письмецо в Москву, по адресу, который видала на его конвертах? Письма были от девицы по имени Валентина. Всего только две фразы и написала-то, но если та не дура, все поймет: квартирант ее – то ли политический, то ли отец его ссыльный, но ни к чему о том болтать милиционеру.

Милиционер помахал ключиком в воздухе:

– Так скажешь, чтоб зашел твой квартирант ко мне в участок, – и неспешной походкой направился в свою «епархию».

Проводила его Трофимовна, заглянула в почтовый ящик, и опять села у окна: ни мужа, ни дочери нету… Так и дремала, ожидая возвращения постояльца.

С трудом удалось Виктору открыть занесенную снегом калитку. Постучал. Громыхая задвижкой и ворча, в сени вышла хозяйка.

– Здрасьте, Зоя Трофимовна. Извините, что поздно… Ключа-то нет.

Оглядев пальто, шапку, она буркнула:

– Отряхнись сперва, нечего мокредь в избу носить.

На крыльце он сбросил пальто, встряхнул и вернулся:

– Новости есть?

– Есть, на столе лежат. Картошка в чугунке в печи стоит.

– Спасибо, я сейчас, разденусь, – и толкнул дверь в свою комнатку.

Вошел, перевел дух, хотел сесть, но увидел на столе казенный конверт: «Милиция! Опять в милицию! Регистрация? Эх-ма!». И бросился ничком на кровать.