Читать книгу - "Синдром пьяного сердца - Анатолий Приставкин"

Мы пускаемся в поход по набережной, чтобы отыскать упомянутую девицу, но натыкаемся на Сашу Маркова, работника уголовного розыска. Саша утверждает, что с девицей этой, судя по описанию, он немного знаком, она на стационарном лечении в кожвенерологическом диспансере… Несколько раз сбегала.

Ян чрезвычайно мнителен и от таких сведений даже бледнеет. Пытается вспомнить, что у него было с девицей; раскаяние за всю свою непутевую жизнь отражается на его лице.

– Это была любовь навеки… Ведь бывает любовь навеки? – пытает он нас.

– Но ты же ее не помнишь?

– Не помню, – признается Ян. – Но чувства… Чувства вы же не отвергаете?

Чтобы утешить несчастного Яна, мы согласно киваем. Хотя с логикой у него так себе. К тому же Марков, который по роду занятий должен все и про всех знать, после некоторого раздумья решает, что вообще-то не уверен, о той ли самой девице идет речь… Но, как написано на плакатах, следует опасаться случайных связей или пользоваться презервативами!

– Изыди, легавый! Надо же так напугать! – кричит в сердцах Ян и швыряет в приятеля кепочкой, под которой он скрывает раннюю лысину.

Впрочем, лысина Яна не портит: лицо у него мужественное, глаза с мягкой голубой грустинкой, бабы сходят от таких глаз с ума. И при этом детская блуждающая улыбка, не сходящая с губ.

Ян покладист и легко мимикрирует, становясь мгновенно своим в любой компании. А сколько их по курортам Ялты, которая в летние месяцы становится филиалом столицы… И среди множества сборищ, литературных, артистических, киношных и непонятно каких, встречаются и не самые, что ли, приличные, и даже вовсе не приличные, а подобная неразборчивость частенько заканчивается для Яна скандалами.

Просто он такой, что при нем всегда что-то происходит.

Ну спел, сыграл на гитаре, стишки свои прочитал, а баба – чужая – прилипла… И как следствие: скандал, драка, милиция…

И где-то уже прозвучит: «Что? Опять Вассерман?»

Как-то Ян с тремя приятелями попал в милицию. Заранее договорились не называть себя. Ян назвался: Иванов… Второй назвался: Петров… Третий: Сидоров… А четвертый растерялся и говорит: «Вассерман…»

Словом, фамилия Яна не сходит с уст здешних блюстителей порядка. Это их зубная боль. Они-то, в конце концов, и выперли его из пограничной, а значит, особо режимной зоны, в которую входит жемчужина Крыма курортный город Ялта.

А еще Ян замечен в частых контактах с писателем Виктором Некрасовым. Их связывает дружба.

Виктор Платонович худощав, подвижен, с усиками, которые ему идут. Наезжает сюда со старенькой мамой, о которой проявляет трогательную заботу. Яна он по-отечески опекает, к слабостям его снисходителен, а всех прихлебателей, и особенно здешних сыщиков, посылает, как бывший фронтовик и человек крайне независимый, по матушке, так далеко, как возможно.

Пьет он крепко. И если в трезвом виде интеллигентен и даже подчеркнуто галантен, то после поддачи груб и невыдержан… Но ему все прощается, он автор лучшего романа о войне «В окопах Сталинграда». После переименования города – это произошло при Хрущеве – Некрасов, надравшись, подходил к коллегам в Доме творчества и вызывающе вопрошал: «Вы не читали, случайно, роман «В окопах Волгограда»? – Получив отрицательный ответ, кивал удовлетворенно: – И я не читал…»

Живописать Яна, наверное, надо через его окружение, а оно было многообразно и непрерывно менялось. Менялся и Ян. С Викой, как друзья называли Некрасова, он был иным, чем с дружками где-нибудь на набережной. Или с тем же Сашей Марковым…

Марков милиционер. Это не профессия, а образ жизни. Но тяга к поэзии, любовь к поэтам и собственное сочинительство не позволяют ему стать «типовым» ментом.

Как-то зайдя к нему на работу, я увидел, как два блюстителя в темном коридорчике избивают подростка, и сказал Саше. Он отреагировал молниеносно: выскочил и вскоре вернулся, буркнул: «Больше не повторится». Будто был виноват.

Саша плотно скроен, увалист, мужиковат и любит в делах порядок, порядочность. У него характерное для крестьянского парня скуластое лицо и чистые серые глаза. Сейчас он направляется к кому-то на новоселье и тащит нас за собой.

Новоселье в нашей с Яном программе не запланировано, но мы не очень сопротивляемся. Ян выдает по этому случаю подходящую цитату вроде: «Попутный ветер надувает паруса лишь того судна, которое знает, куда плывет…»

Вряд ли это касается самого Яна. Сам он плывет по воле волн, и порой кажется – во все стороны сразу. Но литературные премудрости, которых у Яна полон рот, – это одно, а его жизнь – совсем другое.

Саше Маркову необходимо забежать на работу и переодеться. Мы ныряем в неопрятное, всегда дурно пахнущее здание милиции и, пока Саша переодевается, осматриваем – не в первый раз – его так называемую «криминалистическую лабораторию»: ножи, финки, кортики, а на стенах – фотографии обезображенных трупов…

Ян суеверно отворачивается: «Как тут можно работать?»

– А копаться в кишках – лучше? – спрашивает Саша из угла, натягивая штаны.

– Мы лечим, а ты калечишь, – парирует Ян. Переиначенная реплика из кино нашего детства о Котовском.

– Тогда ступай к себе в морг, – кричит Марков. – Там веселее…

Это намек на давнюю историю, когда Ян, заигравшись в преферанс у своего коллеги, патологоанатома, так наклюкался, что остался ночевать, а проснувшись ночью, обнаружил, что он в морге… Что было дальше, лучше не вспоминать.

На одном из стендов у Маркова выставлен нейлоновый член, принадлежавший здешнему хозяйственнику-старичку, который использовал его для интимной жизни с молодой женой. Но та однажды доперла и послала шарлатана-мужа подальше. Старик повесился на своей даче, а член как вещественное доказательство был приобщен к делу, а потом перекочевал в лабораторию, привлекая внимание случайных посетителей еще и тем, что сработан с профессиональным знанием дела, вручную, своего рода предмет искусства.

Ян покачал головой, рассматривая экспонат: бывший владелец преувеличил свои мужские возможности, на чем, видно, и попался… Сходил бы лучше дружек в «греческий зал…». То бишь в музей. Там ведь наглядно показано, что человечество в целом обладает весьма скромными детородными органами… Остальное – плод воображения сексуальных маньяков.

– А еще точней – маньячек, – добавляет он.

Саша еще и фотограф, одну из стен в своей лаборатории он заполнил фоторепродукциями, отвиражированными почему-то в густо-синий цвет, на которых изображены почитаемые им поэты: Пастернак, Ахматова, Цветаева, Заболоцкий…

– А это еще кто? – Ян подозрительно вглядывается в один из портретов. – Евтушенко?

– А что?

– Ничего. А почему же Вознесенского не вывесил?

Но это уже поэтические комплексы. Ян знает своих современников наизусть. Но Андрей Вознесенский возникает в разговоре неспроста, он тоже побывал в Сашином «криминалистическом музее» и даже стихи о нем написал, которые начинались так: «Саша Марков, ты король криминалистики… и дитя…»