Читать книгу - "Любиево - Михал Витковский"

Ночные разговоры с телефоном доверия успокаивают.

Умирание Джесики затянулось надолго. Сначала инфекционное заболевание горла, быстро вылеченное. Через несколько дней ангина, тоже вылеченная. И снова грипп. Врач спрашивает:

— Не было ли у вас, уважаемый, за последние три месяца…

У Джесики истерика, Джесику вырывает в раковину. Анализы крови, но еще не на это, пока только на иммунитет проверяют, которого, как выяснилось, нету. Норма 18, а у нее 22. Теперь настоящее кровопускание: целых пять пробирок в лабораторию, приговор через неделю. За это время Джесика, которую плохо лечили от воспаления легких, чуть не умерла. Впервые ей не давалась победа над собственным телом, боль в горле отпускала после принятия лекарств лишь на несколько часов и возвращалась, разгораясь с новой силой, как не до конца потушенный пожар. Во время очередного забора крови (сестрички веселые, ни о чем не догадываются, шутят) по радио передают последний хит «Будки Суфлера»,[19]и Джесика считает это бестактным. В туалете, где она писает, ей на глаза попадается наклейка с рекламой какой-то фирмы, производящей окна ПВХ, и снова ее раздражает бестактность шумящей вокруг жизни, ничуть не сознающей своей мимолетности.

— Не расстраивайтесь, дорогой мой, не расстраивайтесь, не надо так трястись, — говорит врач, но на конкретные вопросы отвечает с устрашающей серьезностью и ведет себя подозрительно тактично. Он, сука, спрашивает, в чем мог бы быть полезен, вот что хуже всего! Знакомые спрашивают, чем могут помочь! Эта липкая атмосфера дружбы и сочувствия ужасна. Кто-то хочет с ней пойти за результатами анализов, потому что «ты не должен в такой ситуации оставаться один», еще кто-то предлагает подвезти, потому что на дворе поздняя осень и нельзя ходить по холоду, когда у человека пониженная сопротивляемость! Ведь в трамвае могут обкашлять! Все это в одночасье превращается в клейкую массу, и эта масса обволакивает Джесику и проникает в ее легкие. Врач осторожно, чтобы не поднять паники, ощупывает ее лимфатические узлы — на шее, под мышками. Моет руки, ведь подмышки воняют потом, кто станет мыться при воспалении легких?

Организм был расстроен, как старое пианино, вдобавок какой-то скрытый враг бил по клавишам топором. И жажда — пить, пить, в горле бушевал пожар, каждая жидкость уходила, как в песок. Даже антибиотики не помогают! Надо было сказать себе правду. И это она, всегда такая красноречивая, и выше нос, малыш, когда ты говоришь со мной, и сумочкой по голове, она стесняется выдавить эти два слова: «группа риска». Сидит на кушетке, уставившись в застекленный шкафчик с лекарствами, закрытый на висячий замок, чешет голову и белыми губами бормочет что-то невнятное. Еe голос начинает срываться, потому что, потому что, может быть… Потому что я… Потому что у меня, может быть… Когда в итоге она оказывается в больнице, то все время проводит как бы в полусне. Самое странное чувство ее охватывает, когда она начинает себя утешать, да и что это за утешение… Перед ее глазами проходили целые хороводы давно умерших людей. Умерли, ну и что? Или иначе: ведь скоро, через несколько тысяч лет (и даже если через миллион, что такого?), так вот, через какое-то время на Земле все равно не останется ни одного человека. Да и сама Земля тоже ведь не бессмертна, космос не бессмертен, а что уж говорить о людях. Но сразу же наплывали воспоминания детства, времени, когда еще не догадываешься об этой печальной неизбежности. Голова мамы в модном тогда рыжем парике с крупными локонами. Лицо молодое, как на старых черно-белых фотографиях с краями в зубчик. Сразу после этого обнаруживался громадный провал в памяти, хотя Джесика продолжала ворошить шестидесятые. Вот она в их новой квартире, в только что заселенной новостройке, сидит на кухне, бабушка держит ее на руках. Джесика показывает «ручкой» на оконную раму, у которой внизу что-то вроде рукоятки или рычажка для открывания двух рам сразу. Она спрашивает «что это» и слышит: «а там пан пекарь хлебушек печет». Одна из никогда так и не разгаданных загадок ее детства, потому что (она проверяла это много раз) за окном не было никакой пекарни. С тех пор в небрежно покрашенной белой масляной краской металлической коробочке-формочке, прикрепленной к старому окну, пан пекарь терпеливо пек хлебушек и будет продолжать печь, потому что той единственной, что была способна снять это заклятие, давно уже нет в живых. Потом подошла сестра, поставила капельницу, но Джеси хотелось, чтобы та ушла как можно скорее. В тот момент, когда было решено вставить ей трубку в горло, чтобы легче дышалось, обманчивое спокойствие взорвалось и она зашлась в страшной истерике. Она кричала на все отделение, сначала проснулась ночью и плакала тихонько, чтобы никого не разбудить, потом перестала обращать внимание на других и выбежала в коридор. Побежала и упала под батареей, рядом с процедурной, рвала на себе волосы, расцарапывала лицо. Перед глазами плыли красные пятнышки, она терла глаза и видела разных людей, которые шли к ней и кричали:

— Стягивай портки, Джесика! Отклячь задницу, Джесика!

— Смотри, какая она у тебя разработанная, аж говно льется! Все брезгуют тебя трахать, чтобы не вымазаться в этом твоем заспиженном говне! — Ей казалось, что кто-то с холодным жестяным фонарем заглядывает ей в задний проход.

— Отклячь ее, отклячь, а мы все посмотрим на твою дыру! Ой, да у тебя и прибор имеется, только сморщенный какой!

— Не-е-ет! — орет Джесика на все отделение, на всю громадную больницу. — Не-е-ет! — Так орет, чтобы умереть от этого крика, сдохнуть наконец. — Не-е-ет! — Вырывается, дергается, хрипит, плюется, потому что ее кто-то хватает, сжимает, Джесика кусается, кусает этого кого-то, до крови, получает по морде, и вот уже этот кто-то колет ее в руку, по всему телу от руки по венам мурашками расходится тепло, жарко, облачко пенистого тепла доходит до мозга, и вот Джесика видит, что лежит с голым задом на холодном полу, вся в крови, в испражнениях, а вокруг стоит толпа пациентов в халатах, медсестра и санитарки, а дежурный врач велит всем разойтись. И один старичок шепчет сестре: «Какая страшная болезнь этот СПИД, атакует нервную систему и мозг, люди сходят с ума». Джесика засыпает, но чувствует, что кто-то несет ее на руках, куда-то, наверное в общую палату или в изолятор, а может, еще куда-нибудь, туда, где уже ничего нет.