Читать книгу - "Хадасса - Мириам Бодуэн"

— В семь вечера, — предложил Шарль, округлив глаза, как сливы, — пойдем опробовать гору.

Ян хлопнул его по руке — идет! — и пошел расчищать тротуар.

— Порядок? — крикнула Нина, занимавшаяся тем же делом. — Техника придет не скоро, слишком много снега надо убрать!

Ян слепил снежок, поднес ко рту, сказал, что он пропах пылью, и цветочница, придя в восторг, громко рассмеялась. Надвинув капюшон и согнув спину, Ян наконец освоил эту работу, подбрасывал, соскребал, перекидывал снежные завалы слева направо. Через четверть часа коллега пришел подзадорить его своими насмешками, и оба упали в сугроб, мутузя друг друга, как мальчишки.

— Открыто? — спросил клиент, не решаясь войти.

Шарлю пришлось отпустить противника и проследовать за покупателем в лавку. Ян отыскал свои перчатки, отряхнул и надел их, затем снова приступил к работе, перекидывая плотные комья белого снега. Налево, направо, налево, направо, — тело горело от напряжения. Вьюга утихла, ветер тоже. Шея, спина, поясница у Яна вспотели, он запрокинул голову, глядя в небо. Потерял ощущение времени. Дышал, закрыв глаза. Но от звона колокольчиков подскочил. Входила она — в юбке, прикрывающей колени почти на шесть дюймов, избегая разглядывать лежавшие на прилавке светские журналы и газеты.

Ян узнал профиль, его утонченность, его рисунок. Он приподнимает подбородок, чтобы понаблюдать за нею, пока она в Лавке. Женщина вытирает сапожки, минует прилавок с грушами, углубляется в первый проход, исчезает. Бакалейщик гадает, видела ли она его, узнала ли, посмотрела? Шарль из-за кассы машет Яну рукой, улыбаясь, как шут. Оставаясь на улице, Ян сглатывает слюну, и глоток отдается в ушах. Надвигает капюшон, поскольку хлопья вновь повалившего снега щекочут глаза, сжимает ручку лопаты. Оглядывается. Хмурит брови. Шарль отходит от кассы, направляется во второй проход, теряется за паутиной растения. И вдруг — снежный занавес. Пульс Яна учащается, тело застывает. Он ничего не видит. Ни Шарля, ни ее. Высокий блондин ждет с замиранием сердца. Витрина засыпана снегом. Ян делает шаг. Еще один. Возвращается, опять сглатывает слюну, и снова — шум в ушах. Он не решается войти. Пальцы в мокрых перчатках сжимаются, тротуар у входа уже покрыт тоненькой пленкой льда… и вот они появляются, оба — у кассы, вскоре женщина поворачивается в сторону входа, идет по красной дорожке, протягивает руку, да, она открывает запотевшую дверь, колокольчики звенят, и они во второй раз в этой истории стоят лицом к лицу, она — глядя на него, он — на нее. Лицом к лицу. Дверь за нею закрывается, она выходит, двумя руками прижимая сумку к животу, опускает взгляд, ее правый каблук ступает на улицу, вот она переносит туда и левый, поворачивается телом на запад, и сразу после этого ее профиль и шапочка — туда же…

— Здравствуйте…

Сцену парализует звук мужского голоса. Сердца замирают. Голубой и белый пейзаж. Глубочайшая тишина. Изящные черные полусапожки, узкая юбка ниже колен, широкое пальто с подкладными плечиками, жемчужно-серый шарф, заколотый брошью, остановившийся взгляд. Затем «здравствуйте» растворяется, молодая женщина ускоряет шаг, и ее покупки бьют по бедру. Фильм продолжается. Слышен гул гусеничного трактора с его городским грохотом, скрежет лопаты Нины, убирающей снег. Рядом — бегущие дети. И женщины, разговаривающие с собаками. Художники, бросающие окурки в мусорные ящики. Две вдовы, только что вошедшие к цветочнице. В книжном магазине розовое пальто покроя «принцесса» ищет свою записную книжку. Шарль хлопочет во втором проходе. И Ян вдруг входит в Лавку.

— Ты ее обслуживал? — спрашивает он у Шарля, раскладывающего апельсины и лимоны, оставленные в корзине.

— Кого?

— Прекрати, Шарль, знаешь кого, — продолжает Ян нетерпеливо.

— Женщину, что приходила?

— Да, женщину, которая приходила!

— Что ты хочешь узнать, Ян? — осторожно спрашивает удивленный управляющий.

— Ну… да, не знаю, что она купила? — настаивает поляк.

— Персики, пять долларов за персики из Штатов. Ты с ума сошел? Что с тобой?

— Больше ничего?

— Нет, но она устроила тут неразбериху, три раза передумывала!

— И это все?

— Да ладно, Ян, ты ведь не положил глаз на эту женщину?

— Она говорила с тобой?

— Нет. Послушай, Ян, — продолжил Шарль, теряя терпение, — такие женщины с нами не разговаривают, ты же знаешь, кто они такие?

Ян садится на табурет, опершись локтем на журнал.

— Ты ничего не знаешь, Ян, ничего не знаешь о них и об их общине.

Шарль подходит к апельсинам и перекладывает их. Затем голос его смягчается.

— Такие женщины не интересуются нами, в том числе и тобой, это замкнутый мир, ты никогда не сможешь познакомиться с нею. Эти евреи общаются только в своей среде, женятся на своих, они хотят сохранить свои традиции, оберегают свои имена, деньги, женщины остаются дома и воспитывают с десяток детишек, мужчины учатся и работают. Девушки выходят замуж до двадцати лет, за евреев, и все, точка, исключений нет, смешений не бывает. Ты понимаешь?

Ян очень внимательно слушает его.

— Ты видел, что она носит парик? — продолжает Шарль.

Парик? Ян замечал, что такие женщины, как она, носили их, это было видно, волосы не шевелились, а цвет пробора на голове нередко отличался от цвета лица. Очень часто они носили повязки, шапочки, иногда маленькие шляпки. Но она — нет, он этого не заметил, видел только ее голубые глаза и абсолютно светлое лицо.

— Ну и что?

— Так вот, это означает, что на следующий день после свадьбы ей обрили голову и она получила красивый парик, который будет носить всю жизнь. Она ЗАМУЖЕМ, приятель! А эти люди не разводятся.

Ян примолк, сраженный встречей, а еще больше речами управляющего. Перебирал яблоки, а его встревоженный друг украдкой наблюдал за ним. В десять минут восьмого никто из двоих уже не заговаривал об опробовании горы, и они расстались на углу улицы. В последующие дни Ян был раздражителен, не отвечал на телефонные звонки из-за океана, почти не разговаривал с Шарлем, избегал клиентов, работал по многу часов, целыми ночами бренчал на рояле.

13

Моя сумка, набитая взятыми в публичной библиотеке книгами, становилась с каждым разом тяжелее, стоило мне поскользнуться на крупинках соли. В ней были томики из общего доступа, проверенные цензурой и расставленные в библиотеке нижнего этажа. А также наши книги, которые мы хранили в сейфе, спрятанном в шкафу со словарями. В связи с нарастающим интересом учениц я каждую неделю приносила комплект альбомов, комиксов и коротких романов. Конечно, я не подвергала их цензуре, конечно, в них попадались слова, картинки, которые не положено было видеть, например церковные звонницы, поцелуи влюбленных, обнаженные ноги, но одно замечание, один порицающий жест — и я тут же изъяла бы новый томик из сейфа. Но ни одиннадцати-, ни двенадцатилетние девочки не противились этому тайному чтению, и ни одна книга не была отвергнута до конца июня.