Читать книгу - "Прошу, убей меня! - Легс Макнил"

Он поворачивается и говорит: «Да?»

Я говорю: «Я Дункан, э, мы встречались в «Lance Loud», э, я просто хотел тебя сейчас познакомить с, м-м, Нико».

Вот он, Великий Миг.

Ино такой: «Твою мать!»

В общем, я свел их вместе. Дальше уже его забота, верно? Ну, и больше Нико я не видел. А Ино стал продюсером Нико.

И я подумал, знаешь: вот так иногда поклоняешься чему-нибудь, смотришь на него издалека, как я из своего Миннеаполиса, да? И вдруг вот оно рядом. Я вроде бы ничего не делал, но, понимаешь, все получилось. Они будто герои из книжки. Как будто рассказываешь про Железного Дровосека и Трусливого Льва — и вдруг ты уже рядом с ними.

Радость воздержания. Интервью с Уэйном Крамером, пленка 5, 11 июля 1994 года, Лос-Анджелес.

Уэйн Крамер: Когда Игги подсел на вегетарианство, он потерял около сорока фунтов. Так съежился, что просто стал как тень себя прежнего. Однажды в Студж Мэнор я поднялся на чердак повидать Игги и сказал: «Что с тобой, чувак?»

Игги сказал: «Неочищенный рис. Прямо приход — эта диета, у меня не воняет дерьмо».

Я сказал: «Кончай, чувак».

Он сказал: «Нет, я понимаю, это смешно, но мое дерьмо правда теперь совсем не воняет».

Мо, Ларри, улыбочку! Мо, Ларри, улыбочку! Интервью с Роном Эштоном, пленка 3, 27 июня 1994 года, Анн-Арбор.

Рон Эштон: Каким-то вечером я был в «Виски-Дискотеке», и вся старая компания тусовалась вокруг Макса Баера, который играл Джетро в «Простаках из Беверли-Хилз».

Его кругом называли Джетро, а он все повторял: «Я не Джетро! Меня зовут Макс!»

Я стоял там со стаканом. Спросил: «Что ты пьешь?»

По-моему, он пил «отвертку». Наверно, я уже нажрался, потому что я никогда такого не делаю — сам ненавижу. Я тыкал ему в пальцем в грудь и говорил: «Ну, знаешь, ты ведь звезда «Дураков»! Джетро, ты же звезда!» Потом типа отошел и сел где-то. И кто-то подвалил и сказал, что в зале сидит девушка, которая говорит, что ее дед — из «Трех дураков». Я сказал: «О, тащи ее сюда». Это оказалась Крис Ламонт, внучка Ларри Файна. На следующий день мы с ней пошли в дом престарелых для киношников, и я встретил Ларри.

Он перенес несколько инсультов, и сначала я еле понимал, что он говорит. Но я хотел навещать его, а Крис не так уж хотела его видеть, так что в конце концов я позвонил и спросил: «Слушай, Ларри, можно, я приду?» Ларри сказал: «А, ага».

Я приходил к нему и сидел по полдня, травил байки. Он разрешал мне курить, сам такой: «О, как пахнет! Если б мне тоже было можно курить…»

Рассказывал мне истории про «дураков» — про делового Мо и про тусовщика Карли. Обалденные истории. А я занимался перепиской с фэнами — заклеивал конверты и писал адрес. У него был стандартный текст. Он подписывался, а я их рассылал. И сам оплачивал письма. Я помогал ему украшать палату — стены там из шлакоблоков с побелкой. Дети ему присылали очень много писем. Я говорил: «Ну, посмотрим, что тут у нас сегодня». Присылали рисунки с тремя марионетками, и мы налепляли все эти рисунки на стены. Это было здорово. Я столько болтал с ним, что он стал лучше говорить, только я этого даже не заметил, потому что уже и так его понимал. Один раз, когда я уходил, ко мне подходит врач и говорит: «Я должен вас поблагодарить, вы помогли Ларри начать говорить нормально. Ему намного лучше. Я в самом деле хочу сказать вам «спасибо» за то, что вы проводите с ним столько времени».

Для меня быть рядом с одним из моих кумиров было настоящей наградой. Больше всех мне нравился Мо. Ребенком, когда я изображал «дураков», я всегда играл Мо, но быть рядом с Ларри — тоже здорово. Регулярно его навещали только три человека. Один — Эд Эснер, пару раз в неделю приходил Мо Говард, а третий — я.

С Мо мы никак не могли пересечься. Каждый раз, как я приходил, Ларри говорил: «Эх, вы с Мо разминулись, он только что ушел» — «А, бля».

В общем, мы с Мо так и не встретились. Но всякий раз, когда мне удавалось поймать тачку или найти кого-нибудь, чтобы подвезли, я появлялся там. Потом стал приводить друзей, и Ларри очень радовался. У меня куча фоток, где Ларри тыкает мне в глаз пальцем, как в «Дураках», а я изображаю Мо Говарда — типа шлепаю Ларри.

Кое-что на память обо мне. Интервью с Биби Бьюэл, пленка 3, 22 июля 1994 года, Нью-Йорк.

Биби Бьюэл: Стив хотел, чтобы после смерти его кремировали, а потом все близкие друзья занюхали по дорожке из пепла. Некоторые пробовали. Например, Каролина Баторс — ей было очень неприятно, и она сказала мне: «Можешь не пробовать», а я ответила что-то вроде «Спасибо».

Думаю, Стив бы понял. Я не смотрела на пепел, просто сложила бумажку, на которой он был насыпан, и положила в коробочку на память.

Снова прощание

Смерть в рассрочку. Интервью с Ричардом Ллойдом, пленка 3, 24 июня 1994 года, Нью-Йорк.

Ричард Ллойд: Слушай, некоторые вот залезают на Эверест — что, они умнее? Они там умирают — обмороженные — спускаются без рук, без ног, погибают в лавинах. Другие отправляются на Луну и взрываются вместе с кораблем. Ради чего? Чтобы болтаться в невесомости и смотреть оттуда на Землю?

Я занимался вещами, которые ради того же не требуют куда-то идти или лететь. Да, от этого умирают, но разве те, кому обыкновенные люди ставят памятники, не делают что-то такое же безумное?

Представь себе, что это приключение. Может быть, кто-то, ищущий определенного знания, вынужден пойти опасным путем, рискуя нанести себе смертельный вред. Но это — способ узнать тайну, понимаешь? Я не говорю, что никто не споткнулся на этом пути. Но если у тебя есть невидимый другим компас, все идут в одну сторону, и только ты — своей дорогой, кто скажет, что они — не лемминги и что твой путь неправилен? Остальные идут к концу света, падают с обрыва, но не подозревают об этом. Нужно смотреть на них по-другому… может быть, как на стаю птиц, которая летит не в том направлении.

Это путь по лезвию бритвы. Мы с тобой прошли его и с ужасом поняли, что почти не порезались. Полученный опыт настолько же невероятен, как… Пройти сквозь это — как обрести веру.

Заключительное слово. Интервью с Уэйном Крамером, пленка 7, 11 июля 1994 года, Лос-Анджелес

Уэйн Крамер: На следующее утро после того, как Роб Тайнер умер, Бен Эдмундс позвонил и рассказал мне. Все это печально: понимаешь, они мне как братья, и вот кого-то из них я потерял. Я сказал Бену, что не смогу быть на погребении, потому что вывихнул ногу, когда играл в рокетбол. Конечно, очень неловко — бедняга умирает от сердечного приступа, а я тут играю в рокетбол. Но я просто представить не мог, как я буду хромать по этим ебаным аэропортам. К тому же мне было бы слишком тяжело находиться рядом с Фредом Смитом.

Мы с Фредом всегда ужасно соперничали. Как два брата. Когда мы вместе, мы непобедимы, но при этом между нами всегда какие-то разногласия. Я все время старался устроить что-нибудь такое, чтобы Фред почувствовал себя беспомощным. В ответ Фред начинал пассивно протестовать — ну там, опаздывал или не приходил, создавал проблемы.