Читать книгу - "Свечка. Том 1 - Валерий Залотуха"

Девочка росла не по дням, а по часам… Хотя сперва она его как будто не замечала, можно сказать, в упор не видела, как, впрочем, и остальных находящихся во время службы в храме зэков. Вместе с сестрами она стояла на левой половине храма, куда мужчинам было запрещено заходить, молилась, как все, как все, исповедовалась и причащалась. Возможно, и сейчас все так бы и шло, если бы не опущенный, который неожиданно откинулся. Как дело-то было… Выходит староста из своего храма и вдруг видит: петух навстречу прёт как танк. Очень удивился Игорёк и даже спросил.

– Ты куда?

А тот как будто не видит и не слышит – прёт, и всё! Пришлось повторить вопрос строже:

– Куда ты?

А тот:

– Туда!

В храм, то есть…

Грубо так:

– Туда!!

– А разве ты не знаешь, что туда тебе нельзя? – вежливо напомнил Игорёк и даже про сорок метров запрета ничего не сказал.

Вот и всё! Всё, что было. А тот взял и откинулся… Подлый народ собрался в 21-м отряде, даже чужую смерть в свою подлость обращают… Но откуда о. Мартирий мог все это узнать? Какое ему дело до какого-то опущенного, который, согласно медицинскому заключению, от апоплексического удара окочурился? И он, Игорёк, даже не упомянул об этом случае на исповеди, зачем лишнее говорить? И понятно, что никто из общины не мог рассказать о том монахам, потому что вся община думала так, как думал староста.

– Это всё? – спросил о. Мартирий в самом конце исповеди, как всегда спрашивал.

– Бог знает, – ответил Игорёк, как всегда на этот вопрос отвечал.

После этого о. Мартирий должен был взять из рук Игорька листок с перечнем совершенных за отчетный период грехов, порвать на мелкие клочки и бросить в стоящий рядом закопченный таз, в котором потом ворох исписанной и изорванной бумаги сжигался, но о. Мартирий не взял листок, не разорвал и не бросил, а задал совершенно неожиданный вопрос:

– А ты не знаешь?

– Я – нет. – Ответил Игорёк твердо.

– Ты же человека убил, – напомнил о. Мартирий.

Монах повел себя тогда, как следователь на допросе, который надеется, что в ответ услышит жалкое и саморазоблачительное: «Я не убивал!» – но Игорёк такое много раз уже проходил и, строго глянув на своего духовного пастыря, сдержанно поинтересовался:

– Какого человека?

– Содомита.

– А… – вспомнил Игорёк и улыбнулся. – А я его не убивал. Он сам откинулся.

– А почему не сказал мне об этом?

– А чего говорить? Не было ж ничего. Апоплексический удар…

Отец Мартирий замолчал, впадая в привычную задумчивость, и Игорёк смог перевести дух. Он даже скосил глаза на плотно стоящую общину, пытаясь понять, кто мог настучать?

– А ты знаешь, как переводится слово «дьявол»? – неожиданно спросил монах.

– Не-а, – ответил Игорёк и изобразил готовность немедленно это узнать.

– Лжец.

Перевод Игорька разочаровал.

– И всё? – удивленно спросил он.

– А тебе мало?

– Ну да… – Игорёк чувствовал себя на удивление уверенно и легко, но вся его уверенность и легкость были повержены в прах неожиданно резким и коварным ударом монаха.

– Накладываю на тебя епитимью. К моему следующему приезду перепишешь Левит.

– Но я же не убивал! – от отчаяния чуть не закричал Игорёк.

– Дважды перепишешь.

– Не убивал… – Игорёк все еще настаивал на своем, но без малейшей надежды на прощение, а скорей по инерции.

– Трижды!

Больше Игорёк рта не раскрыл, кивнул, жалко улыбаясь, повернулся и пошел прочь. И вспомнился вдруг случай из детства, когда ему довелось недолго учиться в школе. Учительница сказала: «Наложите один треугольник на другой», и все склонились над партами, а мальчик с первой парты поднял руку и закричал: «Вера Ивановна, я уже наклал!» Учительницу звали Вера Ивановна, а мальчика – Кретинин Саша. Все засмеялись…

«А на меня наклал о. Мартирий», – подумал Игорёк, на ходу меняя улыбку на усмешку, дивясь своей памяти, которая взяла вдруг и подсластила горькую пилюлю, внезапно прописанную монахом и им же запихнутую в рот. «Саша Кретинин, где ты, Саша Кретинин, тоже небось сидишь?» – рассеянно думал на ходу Игорёк. Продолжая идти, он скосил взгляд на темную людскую массу и, задержав его на стоявшей в левом углу Хозяйке, которая уткнулась в псалтырь и как бы ничего вокруг себя не замечала, все сразу понял…

Темнота сгущалась на глазах. Или в глазах?.. Нестройно, недружно, хрипло пела община акафист Иисусу Сладчайшему. Надо было остановить их и вставить – Дураку-регенту и всем поющим, – надо, но безволие и бессилие охватили вдруг Игорька. Подобное состояние он не испытывал давно, не любил его и боялся.

Темнота сгущалась на глазах. Или все-таки в глазах?

Игорёк поморгал и повертел головой, недоверчиво глядя по сторонам, – темнота сгущалась…

Монахи не шли, ветер дул, и все больше и больше темнело.

Надо было отправляться к чушкам – надо, но подошвы Игорьковых ботинок словно примерзли к ледяному асфальту.