Читать книгу - "С жизнью наедине - Кристин Ханна"

Лицо его, присыпанное розовой древесной трухой, так сияло, что Лени застыла на месте. Она не помнила, когда в последний раз видела папу таким счастливым.

— Господи, до чего же здесь красиво, — сказал он.

Папа вытер руки красной банданой, засунул ее в карман джинсов, обнял Лени за плечи, и они пошли в дом.

Мама накрывала в гостиной на стол.

Складной столик ужасно шатался, так что завтракали они стоя — ели овсянку из железных мисок. Папа одновременно набивал рот и кашей, и беконом. Казалось, ему жаль тратить время на еду, ведь еще столько предстояло сделать.

Сразу же после завтрака Лени и мама вернулись к уборке. Они уже смели слои пыли, грязи и мертвых насекомых; все половики по очереди повесили на перила веранды и хорошенько выбили вениками, которые были едва ли не грязнее половиков. Мама сняла занавески и отнесла в одну из стоявших во дворе больших бочек из-под бензина. Лени натаскала воды; налила в допотопную стиральную машину, бросила туда хозяйственное мыло и битый час потела на солнцепеке, помешивая занавески в мыльной воде. Потом перетащила гору отяжелевшей ткани, с которой ручьем текло, в бочку с чистой водой и принялась полоскать.

Мокрые занавески надо было пропустить через древнюю машинку для отжимания. Тяжкий, изнурительный труд. Невдалеке во дворе мама пела, отстирывая в мыльной воде очередную стопку одежды.

Затарахтел двигатель. Лени разогнулась, потирая нывшую поясницу. Захрустели камни, булькнула вода в луже… из-за деревьев выкатил старенький «фольксваген» и остановился во дворе. Папа наконец-то расчистил дорогу!

Папа посигналил. С деревьев сорвались птицы и всполошенно заголосили.

Мама подняла глаза от стирки, приставила руку козырьком ко лбу. Прикрывавшая ее белокурые волосы бандана промокла от пота, бледное лицо в красном кружеве комариных укусов.

— Ура! Получилось! — воскликнула она.

Папа вылез из автобуса и махнул им рукой:

— Кончай работу, Олбрайты! Поехали кататься!

Лени буквально завизжала от восторга. Она была рада-радешенька отдохнуть от этой каторги. Девочка схватила в охапку выжатые занавески, отнесла на веревку, которую мама натянула меж двух деревьев, и повесила сушиться.

Лени и мама со смехом уселись в старенький автобус. Все вещи были уже в доме (несколько ходок туда-обратно с тяжелыми сумками), так что на сиденьях валялись только журналы да пустые банки из-под кока-колы.

Папа с трудом включил первую передачу: рычаг переключения скоростей разболтался. Автобус закашлялся, как старик, затрясся, загремел и, проваливаясь то одним, то другим колесом в ямки, описал круг по двору.

Лени увидела подъездную дорожку, которую папа расчистил.

— Дорожка уже была, — пояснил папа, перекрикивая вой мотора, — просто ивняком заросла. Я все вырубил.

Проехать можно было, но впритык, так как дорожка оказалась чуть шире автобуса. Ветки стучали в ветровое стекло, царапали бока «фольксвагена», сорвали их плакат, и он повис на дереве. Дорожка ухабистая, каменистая, зато грязи почти не было. Старенький автобус то пыхтел на подъеме, то с глухим стуком ухал в яму. Шины шуршали о голые корни и гранит.

Наконец они выбрались из густой тени на солнце, а подъездная дорожка перешла в грунтовку.

Миновали железные ворота Уокеров, столбик с табличкой «Бердсолл». Лени подалась вперед, ей не терпелось увидеть болота и взлетную полосу, с которых начинался Канек.

Город! Совсем недавно он казался Лени невзрачным поселком, а поди ж ты — пожила несколько дней в глухом уголке и оценила: в Канеке есть магазин. Там много чего можно купить, даже, наверно, шоколадку.

— Держитесь! — Папа свернул налево, в лес.

— Куда это мы? — удивилась мама.

— Надо поблагодарить родных Бо Харлана. Я привез его отцу бутылку виски.

Лени уставилась в замурзанное окно. Из-за слоя пыли все выглядело призрачным, как в тумане. На несколько миль вокруг, насколько хватало глаз, лишь лес да кочки. То и дело попадались машины, гнившие в высокой траве на обочине.

Ни домов, ни почтовых ящиков, хотя кое-где от дороги уходили в чащу грунтовые тропы. Если здесь кто и жил, то явно не хотел, чтобы об этом знали.

Дорога была каменистая, скверная, просто две разбитые тряские колеи. Чем выше они поднимались, тем гуще становился лес, так что и солнца не видать. Через три мили им встретился первый знак: ПРОЕЗД И ПРОХОД ЗАПРЕЩЕН. ПОВОРАЧИВАЙТЕ ОБРАТНО. ДА, ВЫ. ТЕРРИТОРИЮ ОХРАНЯЮТ СОБАКИ И ВООРУЖЕННЫЕ ЛЮДИ. ХИППИ, ВОН.

Тропа обрывалась на вершине холма у знака СТОЙ, СТРЕЛЯТЬ БУДЕМ. ВЫЖИВШИХ ДОБЬЕМ.

— Господи Иисусе, — прошептала мама. — Мы точно не заблудились?

Дорогу им преградил мужчина с ружьем и встал, широко расставив ноги. Из-под грязной бейсболки торчали каштановые кудри.

— Кто вы? Что вам нужно?

— Давай уедем, — попросила мама.

Папа высунул голову в окно машины:

— Мы к Эрлу Харлану. Я был другом Бо.

Мужчина нахмурился, потом кивнул и посторонился.

— Эрнт, может, не надо? — спросила мама. — У меня сердце не на месте.

Папа переключил передачу. Старенький автобус зафырчал и покатил вперед, подскакивая на камнях и кочках.

Они выехали на просторный грязный пятачок, там-сям торчали пучки желтеющей травы, по краям поляны стояли три дома. Или, скорее, хижины. Строили их явно из того, что оказалось под рукой, — фанеры, гофропластика, бревен. Школьный автобус без покрышек, но с занавесками на окнах утонул по ступицу в грязи. У будок рычали, лаяли и рвались с привязи тощие собаки. В железных бочках горел огонь, в небо поднимался столб черного дыма. Воняло жженой резиной.

Из хижин вышли люди в грязной одежде. Мужчины с ежиками или с длинными волосами, убранными в хвост, женщины в ковбойских шляпах. У каждого при себе ружье, а на поясе нож в ножнах.

Из бревенчатого дома с покатой крышей появился седой старик с допотопным пистолетом. Старик был тощий и жилистый, с длинной белой бородой. Он грыз зубочистку. Спустился на грязный двор, и собаки словно обезумели: принялись еще сильнее рваться с привязи, повизгивали, припадали к земле. Некоторые запрыгнули на будки и оттуда облаивали всех и вся. Старик прицелился в автобус.

Папа взялся за ручку двери.

— Не ходи! — Мама схватила его за руку.

Папа вырвался, взял бутылку виски, которую привез отцу Бо, и спрыгнул в грязь. Дверь за собой оставил открытой.

— Вы кто такие? — прокричал старик, и зубочистка запрыгала меж его губ.

— Я Энрт Олбрайт, сэр.

Старик опустил пистолет:

— Эрнт? Это вы? А я Эрл, отец Бо.

— Да, сэр, это я.

— Держите меня семеро! А это кто с вами?