Читать книгу - "Почти идеальные люди. Вся правда о жизни в «Скандинавском раю» - Майкл Бут"

Бъорнскоф ответил, что количество иммигрантов в Швецию росло постепенно и поэтому практически не повлияло на уровень доверия в стране. Кроме того, проводить исследования в местах массового проживания иммигрантов вроде печально известного микрорайона Розенгорд в Мальме крайне трудно. «Полицейскому туда просто не дадут зайти, поэтому преступления и правонарушения не фиксируются в полном объеме. Более того, нельзя рассматривать иммигрантов как единую группу».

Моим следующим собеседником был Уве Кай Педерсен – ректор Копенгагенской Школы Бизнеса и один из самых уважаемых экономистов Северной Европы. Он преподавал в Гарварде и Стэнфорде, в университетах Стокгольма, Сиднея и Пекина. Я предполагал, что Педерсен как экономист смотрит на дело с либеральной точки зрения. Но оказалось, все ровно наоборот.

Новое здание Копенгагенской Школы Бизнеса напоминало идеальную архитектурную презентацию. Группки студентов разных национальностей сидели на ухоженных газонах, прогуливались парами или разъезжали на скутерах. Увы, как выяснилось на ресепшене, куда я прибыл ровно за минуту до назначенного времени встречи, офис Педерсена находился не там, а в двадцати минутах ходьбы, в красивой вилле во Фредериксберге – зеленом предместье Копенгагена. Я добрался туда взмыленным и раздраженным, но Педерсен успокоил меня, извинившись и за себя, и за датскую организованность.

«Чушь собачья. Полный бред, – рассмеялся он, когда я спросил его про теорию наследия викингов. – Я считаю, что основа взаимного доверия – социальное государство, и точка. Вы доверяете соседям, потому что они платят те же налоги, ходят в ту же школу, а если заболеют, лечить их будут так же, как вас. Взаимное доверие – это когда человек знает, что вне зависимости от возраста, пола, состоятельности, происхождения или религиозной принадлежности у него одинаковые возможности со всеми. Не нужно соревноваться с соседями или завидовать им. Поэтому соседей не обманывают.

Социально ориентированное государство – важнейшая инновация послевоенного периода. До этого 25 % жителей Дании имели очень высокие доходы, а еще 25 % – очень низкие. Сегодня же у нас всего 4 % очень богатых и 4 % очень бедных».

Я уже встречал датчан, которые мыслили примерно так же, как Педерсен. Обычно все они принадлежали к его поколению и относились к послевоенным достижениям с чрезмерным восторгом. Но у Педерсена были некоторые сомнения по поводу современного пути его страны: «Мы находимся в центре определенного исторического процесса. Можно пойти от традиционной скандинавской модели социально ориентированного государства к континентальной, по образцу, например, Франции или Германии: двухуровневому обществу, где часть населения работает, а другая не участвует в рынке труда. [Правые] не видят особых проблем с континентальной моделью, а я вижу. Я опасаюсь, что она накроется, как это случилось в Британии. Проблемы с социальным капиталом и взаимным доверием в обществе приведут к росту преступности, и так далее. Наше преимущество в этих областях исчезнет. Единственный способ обойти Германию – создать еще более равноправное общество».

Но Дания уже давно не является тем бесклассовым обществом, о котором говорят Педерсен и другие левые. За последнее десятилетие население страны, живущее за чертой бедности, почти удвоилось – сейчас это не 4 процента, а 7,5 процента. Элита концентрируется в определенных районах, большинство которых расположено в Копенгагене и его окрестностях. (Верный признак того, что вы оказались в таком районе, – наличие ресторана сети Sick'n Sushi и скопища автомобилей «Fiat 500».) Представители высших и средних слоев отправляют своих детей учиться в одни и те же школы. По свидетельству общенациональной датской газеты Politiken, эта тенденция усиливается с 1985 года.

С середины 1990-х годов растет экономическое неравенство. Доходы 20 процентов наиболее высокооплачиваемых датчан в три раза превышают доходы 20 процентов самых низкооплачиваемых. Это данные ОЭСР, которые не совпадают с тем, что говорил Педерсен. Да, это лучше, чем в Великобритании с ее шестикратным разрывом, но тем не менее до всеобщего равенства тут далеко.

Я понимаю, почему Дания выглядит бесклассовым обществом в глазах иностранца, особенно туриста, посетившего Копенгаген на выходных, или зрителя телесериала Borgen. Но стоит поездить по стране или исследовать различные классы датского общества, как его расслоение станет более чем очевидным.

Я не раз испытывал смешанные чувства от встреч с представителями датского поместного дворянства. Могу подтвердить, что это такие же высокомерные люди, как и их британские аналоги. Подозреваю, что в пересчете на душу населения их так же много – в сельской местности полно маленьких замков и особняков.

А как отличаются датчане из «Пояса Виски» от своих соотечественников из «Гнилого Банана»! Первые живут на датском «Золотом берегу» – Страндвегене (Береговом шоссе). Эта прибрежная полоса застроена роскошными виллами, бунгало в стиле модерн и многоквартирными домами с окнами на море. Многие здания построены по проектам знаменитых датских архитекторов послевоенного периода (именно здесь находится вышеупомянутая «самая красивая бензозаправка в мире» дизайнера Арне Якобсена). Страндвеген может похвастаться отличными пляжами, мишленовскими ресторанами, знаменитым жилым комплексом Bellavista, спроектированным тем же Якобсеном, историческим лесопарком Дирехавен, где живут олени, и самым очаровательным художественным музеем Скандинавии – Музеем современного искусства «Луизиана».

Рыбацкие деревушки Страндвегена и его прибрежные особняки в стиле «Хэмптон» стали домом датской элиты. Здесь живут кинозвезды и кинорежиссеры, успешные адвокаты, банкиры, финансисты, спортсмены, руководители корпораций и ИТ-предприниматели. По британским или американским меркам местная недвижимость стоит сущие копейки – в среднем около миллиона, максимум трех миллионов фунтов стерлингов. Но для датчан Страндвеген – это символ. Символ всего, к чему одни втайне стремятся, а другие считают вульгарной и предосудительной аномалией на фоне общепринятой умеренности.

А что такое «Гнилой Банан»? Это современное название огромного района на побережье страны. Там высокая безработица, низкие зарплаты, разваливающаяся инфраструктура, плохое здравоохранение и слабое образование. Он простирается от северной Ютландии на юг вдоль западного побережья и заканчивается южными островами Лолланд и Фальстер. «Банан», он же udkantsdanmark («внешняя» или периферийная Дания, захолустье), – сельская местность, большая часть земельного массива страны, без учета двух главных городов (Копенгагена и Орхуса) и Северной Зеландии.

Эти регионы Дании медленно умирают из-за постоянного оттока молодых и образованных, уезжающих в большие города, и встречного притока безработных и пожилых. Их упадок не смогло остановить ни одно правительство, хотя на ликвидацию проблемы направлялись несуразно большие бюджетные средства.

«Конечно, различия есть, – согласился Педерсен, когда я затронул эту тему. – Но они не столь драматичны. Я жил на Манхэттене, бываю в Пекине и много где еще. У нас нет подобной нищеты. Эти люди никогда не будут голодать. Бедностью в Дании считается отсутствие второго телевизора!»