Читать книгу - "Вернуться по следам - Глория Му"

Ох не зря, не зря я всегда думала, что слово «злокозненность» – это прямая характеристика коз. Мурка радостно включилась в травлю, и скоро на дороге, кроме нас, никого не осталось.

Игорек так и сидел в пыли, свирепо хохоча и подбадривая криками бесчинствующих животных.

– Ну я вижу, ты живой, – сказала я, протягивая ему руку, чтобы помочь подняться.

– Та живой, что мне сделается… – Игорек мельком мне улыбнулся и снова закричал: – Фас, Мурка, фас, дай ему под жопу!

Я отозвала Мишеньку, стала осматривать его лапу. Перелома не было, просто сильный ушиб. Ничего страшного, в общем, но я обняла пса за шею и горько расплакалась.

– Глория, ты чего? Тебя сильно побили? Где болит, квиточка моя? – засуетился вокруг меня Игорек.

– Гы-ы-ы-ы-ы-ы… Ми-и-и-иша, мой Ми-и-и-иша, – ревела я. – Папа сказал, если Миша кого-то без причины покусает, придут люди и его убьют… Ы-ы-ы-ы-ы-ы… А детские драки – не причина, папа нарочно десять раз мне повторял… Га-а-а-а-а… Не дам мою собаку убивать… Убегу-у-у-у-у-у…

– Глория, успокойся… Да успокойся ты, никто твоего собаку не тронет. – Игорь тряс меня за плечи, пока я не заткнулась. – Никто не скажет про Михуила, слышишь? Если они наябедничают про собаку, им придется рассказать про камни. А за это им влетит, ужасно влетит. Потому что кидаться камнями в живых людей – это очень плохо, понимаешь? За это их самих поубивают. Никто не скажет, не реви…

– Думаешь? – Я еще всхлипывала. – А если вдруг?.. Там же видно, что собака покусала…

– Не видно, – терпеливо объяснил Игорек, – мы в них тоже не подушками кидались, там не разберешь, где что… Ну на нас посмотри…

Я послушно посмотрела на Игоря, потом на себя. Мы с ног до головы были покрыты грязью и кровью так, что не было видно даже синяков и ссадин. У Игорька была разорвана рубашка, мое платье превратилось в ржаво-серую тряпку, даже Мурка из белой стала бурой (к счастью, на ней была только чужая кровь).

– Я выгляжу так, как будто меня изнасиловала рота солдат, – сказала я, печально оглядывая испорченное платье.

– А что такое – «изнасиловала»? – с интересом спросил Игорек.

– Не знаю. Только в книжках пишут, что женщины после этого в крови и одежда у них рваная, они кричат и всех проклинают. А мне есть кого проклянуть. – Я вытерла набежавшую со лба кровь и злобно сплюнула.

– Ну, тогда меня тоже изнасиловали. – Игорек показал оторванный с мясом рубашкин рукав.

– Нет, это только женщин. Мужчин обычно сразу убивают. А, еще иногда подвергают пыткам.

– Ладно, – кивнул Игорек, – меня подвергнýли пыткам. Пойдем умоемся, а то еще увидит кто – не отбрешемся.

Мы вернулись к пруду и попытались отмыться, но вышло только хуже: ссадины, до того забитые пылью, стали кровоточить. Тогда мы набрали подорожников и облепили ими друг друга, даже Мишеньке я примотала пару на лапу носовым платком. Самые глубокие царапины мы замазывали кашицей из все тех же подорожников, только пережеванных (индейцы же).

– Ты похож на могилу героя, – сказала я Игорьку, сплошь облепленному подорожником.

– На себя посмотри. – Он сплюнул в ладошку зеленую кашицу и размазал мне по лбу.

– Нет, я так домой не пойду. Зося напугается. Где бы платье отстирать?

– Пошли ко мне, – предложил Игорек, – моя мамка привычная…

Но он несколько преувеличивал. Тетя Галя, увидев нас, зажала рукой рот и грузно опустилась на табуретку. А набравшись на табуретке сил, она, похоже, сильно разозлилась.

– Детки… Игореша… Да кто ж это вас так? – Ее голос из жалостливого помалу становился возмущенным. – Да сколько ж можно? Ну все, кончилось мое терпение, я этим байстрюкам ноги повыдергаю, уши пообрываю… Игорь, отвечай, кто вас побил?

– Никто, мамо, мы упали, – тихо ответил Игорек, опустив голову.

– Та какое «упали», га? Или я не вижу, или мне повылазило, или ты думаешь, что мамка у тебя дурная совсем?

Игорь молчал, так и не поднимая головы и сцепив руки за спиной, как партизан на допросе. Я решила вмешаться.

– Тетя Галя, мы правда упали. Мы с горы катились, – сказала я.

– С какой горы вы катились, дурачки? – обернулась ко мне тетя Галя. – Глория, ну как тебе не стыдно?

– С горы. Мы на шине катались.

(Если кто не знает, была такая игра: человек забирался в автомобильную покрышку – дети их называли шинами – и скатывался с холма.)

Тетя Галя всплеснула руками:

– На шине?! Та вы сдурели! Та я вас сама сейчас поубиваю – так быстрее будет, чем ждать, пока вы покалечитесь!

– Мамо, – Игорек перешел к делу, не дожидаясь, пока у тети Гали кончатся патроны красноречия, – вы нам поможете Глориено платье постирать? А то ее Зося из дома больше не отпустит, если увидит…

– И правильно! Пусть дома сидит, раз вы не понимаете, что можно, а что нельзя! Я ее сама сейчас домой отведу и Зосе расскажу, – не унималась тетя Галя.

– Мамо, как же можно, мы же с ней – друзья навеки, как же я буду сам? Без нее? – Игорек посмотрел на тетю Галю так, что она осеклась.

– Ну что с вами делать? Тащите корыто, я воды нагрею, надо вас помыть сначала, а потом с одежей разберемся…

Мы благоразумно не стали распостраняться о купании в пруду и выволокли во двор большую оцинкованную лохань. Тетя Галя наносила воды и усадила нас мыться.

– Чем же все это мазать? Кровища так и хлещет, – причитала она, аккуратно обмывая наши ссадины и шишки.

– И ничего не хлещет, мама, что вы, – строго сказал Игорек, отводя ее руку.

– Надо перекисью залить. – Я смотрела на воду, ставшую от крови розовой, как вечернее небо.

– И где ж я ее возьму, ту перекись? – горестно спросила тетя Галя.

– Мамо, где-то папкины аптечки валялись, вы там посмотрите, – сказал Игорек.

– А и правда, пойду поищу. – И тетя Галя, переваливаясь уточкой, направилась в дом.

– Ну ты и брехло! – Игорек, хихикая, лениво брызнул на меня водой. – Надо ж было додуматься – с горы катились…

– Сам брехло. – Я окатила его в ответ. – Ну пойди, пойди и скажи, как все по правде было. Ну, чего сидишь?

Но ответить он не успел – вернулась его мама, принесла водительскую аптечку.

– На, посмотри, есть тут перекись твоя? – сунула она ее мне в руки.

Все нашлось – и перекись, и йод, и пластырь, и марлевые салфетки. Тетя Галя вынула нас из воды и занялась декорированием наших тушек. Мы были красавцы – ссадины опухли, синяки налились густым фиолетовым, у Игоря заплыл глаз, а шишка у меня на лбу вела себя как отдельная форма жизни – пульсировала, горела и, кажется, даже шевелилась. Замазав и заклеив всю эту красоту, тетя Галя завернула нас в большие банные полотенца, отнесла в дом, уложила в кровать и ушла «заниматься одежей».