Читать книгу - "Златоуст и Златоустка - Николай Гайдук"

– Да. Я вам советую бросить оружие. Ступайте с миром к себе на родину, а эту землю оставьте в покое.

Флибустьер позеленел от злости. Чёрную повязку сдёрнул в сторону – тремя глазами стал смотреть человека, дерзнувшего сказать ему такое, за что любой другой непременно угодил бы на бом-брам-рею, где всегда качается пеньковая петля, похожая на открытый рот незримого чудовища, глотающего людей. Но поскольку та пеньковая петля была далековато, трёхглазый дьявол решил взмахнуть турецким палашом и все дела – пусть голова глупца откатится в траву, где жадные псы или вороны изглодают её.

Разбойник размахнулся, но не ударил – произошла какая-то заминка.

Человек, стоящий перед ним, удивительно преобразился: его уста, слегка прикрытые усами, вдруг засверкали золотом. Человек стал что-то говорить, что-то вроде молитвы или старинного заклинания.

Заморский дьявол как-то вяло, нехотя, будто бы во сне, стал опускать оружие и вслед за этим широко, блаженно улыбнулся, обнажая дырку от выбитых зубов. Улыбаясь, разбойник руки вытянул по швам и всем своим видом напоминал бедного кролика, присмиревшего под гипнотическим взглядом удава. А дальше было и того диковинней. Этот грозный дьявол потихоньку подошел к колодцу и выбросил сначала пистолет с глушителем, потом гаранту, висевшую на поясе, а потом и турецкий палаш. Опустившись на колени возле колодца, он перекрестился и что-то прошептал. А через минуту, когда разбойник встал и повернулся – человека с золотыми устами нигде уже не было; он как будто растворился в воздухе, оставляя после себя туманное облачко, серебрящееся пылью, какую можно встретить только на просторах Млечного пути.

3

Впереди замаячила церковь. Деревья кругом церкви были сухие, костляво-страшные, словно бы растущие кверху корнями. Посланник хотел зайти, поговорить с кем-нибудь по поводу того, что происходит в бухте Святого Луки, но церковь была закрыта, людей не видно, только на паперти какой-то старик христарадничал – шапка перед ним лежала на земле.

Машинально сунув руку в белую мантию небожителя, Посланник выудил монету, бросил в чёрное гнездо засаленной шапчонки и дальше хотел идти…

И вдруг услышал хрипловатый голос за спиной:

– Муму непостижимо! Батюшки! Да неужели?

У Златоуста сердце больно дёрнулось. Он поближе подошёл и, не моргая, откровенно стал разглядывать темнокожего старца, на плечах которого болтался чёрный плащ средневекового рыцаря, потёртый плащ, заношенный, с заплатой из мешковины. Долговязая борода старика чёрно-серыми клочьями сползала к разбитым, растоптанным башмакам, пошитым из кожи, когда-то годившейся на книжный переплёт, а теперь вообще – голый палец торчал, как птенец из скворечника. Маленькие чёрные глаза старика, словно загнанные зверьки, прятались по кустам седых бровей. Крючковатый нос, похожий на перевёрнутый вопросительный знак, перебит посередине – горбатое сращение белой полоской проступало. На голове торчали остатки курчавых волос, напоминавших когда-то чёрную копировальную бумагу, а теперь похожие на белопенную бересту.

Они обнялись, расцеловались. От старика попахивало вином и табаком; губы дрожали; в глазах заблестели слёзы, будто чернильные кляксы. По какой-то причине этот великий старик, чудотворец, равный Богу, на время потерял свой чудный дар и потому был теперь подавлен, опечален.

Выпускник смотрел на старика – не мог поверить, что это был тот самый чудодей, который ещё недавно, кажется, мог творить такие чудеса, какие только во сне привидятся. Выпускник был явно разочарован. Будучи в небесной академии, он случайно узнал от одного академика: Азбуковед Азбуковедыч является его далёким родственником, вот почему старику в своё время поручили воспитывать юного гения. Узнав об этом, помнится, выпускник обрадовался, а вот теперь – теперь он засмущался, теперь он сделал вид, что ничего не знает по поводу родства…

А старик между тем простодушно выражал свою буйную радость.

– Думал, век не свидимся! – Он рукавом под носом промокнул. – Вот счастья-то какое! Сколько лет, сколько зим, нужно дуть в магазин.

Крепко потискав старика в объятьях, Златоуст начал расспрашивать:

– А ты чего здесь? Милостыню просишь? Вот так номер!

По-детски горько всхлипывая, Абра-Кадабрыч вытер слёзы и опять рукавом под носом промокнул.

– Чем этим господам служить, так лучше тут с протянутой клюкой…

– Каким господам?

– Новым. Со старыми дырками. – Абра-Кадабрыч вздохнул, глядя вдаль. – Эти черти Лукоморье превратили в Мукогорье.

Нахмуриваясь, Посланник повернулся в сторону берега, над которым чёрный дым распушился, напоминая огромную поганую метлу.

– А что происходит?

– Здравствуйте вам! – Старик всплеснул руками. – Ты что – не в курсе?

– Да я ведь это… – Посланник стушевался и пальцем показал на облака. – Я только что оттуда.

Черноликий старик посмотрел на его белоснежные туфли.

– Небожитель? Земли под собою не чуешь?

Поглядев под ноги, Посланник покраснел от смущения; время от времени он, забываясь, по привычке шагал по воздуху, боялся испачкать белоснежные туфли, сверкающие то ли звёздными блесками, то ли поднебесным туманным серебром.

Опустившись на землю, Златоуст сконфуженно покашлял в кулак и попросил рассказать, что тут произошло, пока он учился за облаками.

– Много чего тут случилось, – загоревал старик. – Беда с твоей женою. Великая беда.

Посланник раззявил рот.

– А я женат?

– Давно, – уверенно сказал старик. – Как ты мог забыть? А ну-ка, вспомни, вспомни! «О, Русь моя, жена моя!..»

– Ах, вот оно что! – пробормотал Златоуст и не удержался, чтобы не продолжить: – О, Русь моя! Жена моя! До боли нам ясен долгий путь! Наш путь – стрелой татарской древней воли – Пронзил нам грудь. Наш путь – степной, наш путь – в тоске безбрежной. В твоей тоске, о, Русь! И даже мглы – ночной и зарубежной – я не боюсь…

И опять старик заплакал, аж затрясся, – сентиментальный стал.

Глубоко и сострадательно вздыхая, Посланник разглядывал Оруженосца. И чем больше разглядывал, тем тяжелее становилось на душе. Такие перемены произошли со Стариком-Черновиком, как будто бедолагу переписали заново.

– Ну, чо ты вылупился? – Абра-Кадабрыч резко бросил под ноги измятую промокашку, которую использовал как носовой платок. – Не узнаёшь?

– А где золотое перо-карабин? – спросил Посланник. – Где золотая заплата?

– Ограбили, – как-то просто, буднично сообщил старик и поцарапал серую мешковину, которой была зашита дырка. – Кто? А хрен их знает! Мало ли теперь! Времечко разбойное. Заплатку отодрали. Оружие отняли. Да что там говорить! Во! Погляди! – Старик оскалился, чтобы показать чёрную дыру – там, где был когда-то золотой оригинальный зуб, похожий на острое перо от самописки. – Видишь? С мясом выдрали. Как только вместе с башкой не оторвали. Но это ладно, я перетерплю. – Старик поморщился. – То, что меня ограбили – это полбеды. Всю страну средь бела дня обчистили. До порток раздели. Волки позорные, твари поганые, сволочи драные…