Читать книгу - "Пристанище пилигримов - Эдуард Ханифович Саяпов"

сколько шлюх я перетаскал в нашу супружескую постель, то остаться невинной она не могла по определению: «да прилепится человек к своей жене и будет одной плотью». Ленка всё знала, или как минимум чувствовала, поэтому характер её с годами портился и она в каждом моём поступке видела какой-то подвох. Невозможно изменять своей «второй половинке» без последствий — это как пить без последствий для печени.

В то утро со мной случилось какое-то странное умопомешательство: я захотел этих «монашек», и это было как обухом по голове. Как дьявол алчет совращения праведника, так и мне хотелось увидеть в их глазах признание или хотя бы искорку вожделения в мой адрес.

Когда мы пили чай с круассанами, я слушал их наивный детский лепет с восхищением. «Наверно, так поют райские пташки», — подумал я, любуясь их очаровательной мимикой и неповторимыми ужимками. Они болтали о всякой ерунде, но я не мог оторвать от них глаз, настолько они были прелестны. Аура чистоты и свежести сияла вокруг этих женщин, и я поймал себя на мысли, что завидую их мужьям: «Они не ведают ревности и прочих душевных мук. Они любят их по-настоящему — без горького привкуса разочарования. Наверно, о таких девушках мечтал Борис Альтман, когда собирался ехать в глубинку на поиски будущей жены». Впервые я завидовал кому-то чёрной завистью, ибо это чувство никогда не было мне свойственно.

Особенно мне импонировала их естественная красота, словно они никогда в своей жизни не пользовались косметикой, а волосы мыли колодезной водой, а ещё мне нравилась их сдержанная пуританская манера поведения: «Что вы, что вы! Мы не пьём водку!» или «Молодой человек, извольте не выражаться! Мы же не в борделе!»

На их фоне все девицы из балета, в том числе моя жена и особенно их двоюродная сестра Анюта, выглядели как размалёванные хищные суккубы или вакханки с горящими, вечно голодными глазами.

К тому моменту в моих отношениях творился полный бардак. Я никому не верил. Я подозревал женщин во всех смертных грехах, как великий инквизитор Торквемада. С первой же секунды моего приезда я понял, что у моей жены завёлся любовник, — я определил это по выражению её глаз и заискивающей улыбке, — а потом я увидел, как она флиртует со своим подопечным по имени Евгений Махно, и после этого у меня не осталось никаких сомнений: «Женёк, я тебя засёк!»

Всё это было настолько очевидно — и то как они переглядываются, и то как они перешёптываются, и то как он берёт её за «гульфик» во время поддержки… Но я никак не мог навести порядок в собственном тылу и настроиться на ревность к законной супруге: вся моя мужская гордость, моя ревность (в параноидальных масштабах) и весь мой тестостерон были исчерпаны до последней капли в отношениях с Татьяной. Теперь она была единственной хранительницей моего «сундука».

Что касается Ленки, то я любил её совершенно платонически: как мать моего ребёнка, как родную сестру, как «подругу дней моих суровых», как человека настолько близкого, что ревновать её было так же смешно, как собственную мать. К тому же я понимал, что моё хроническое отсутствие мог компенсировать только другой мужчина, а значит у меня не было морального права устраивать разборки, но я пытался включать мужика.

Однажды я затеял большой скандал, но у меня не получилось даже маленького: я буквально сдулся на старте, потому что не хватило мотивации. Мои происки выглядели настолько неправдоподобно, что я сам себе показался опереточным фанфароном. Ленок даже не пыталась мне подыграть — она тихонько молвила, состроив удивлённую физиономию: «Это что сейчас было? Ты решил мне напомнить, кто в доме хозяин?» — «Не-не… Это я так… рамсы попутал», — промямлил я, достал бутылку пива из холодильника и приложил её к горячей голове.

Когда я разговаривал с Татьяной по телефону, меня не покидало чувство, что она потешается надо мной. Я не верил ни одному её слову, а она прямо стелила гладким бархатом: «Ну карапузик, ну когда ты вернёшься? Мне тошно просыпаться по утрам. Каждую ночь мне снится, что ты рядом. Я даже слышу, как ты храпишь. Чувствую твоё дыхание. Я очень тебя хочу». — «Враньё полное!!! — верещал я в ответ. — Мне всегда казалось, что ты хочешь кого угодно, даже самого последнего ушлёпка, но только не меня! Ты всегда была сухой, как осенний лист! Да пропади ты пропадом!!!» — И со всей силы бросал трубку.

Так вот, эти милые пастушки казались мне сущими ангелами на фоне окружающих меня девиц. Особенно мне понравилась Валентина: она как будто сошла с чудотворной иконы «Утоли моя печали», но она совершено не внемлила моим мольбам. Да что там говорить, она относилась ко мне с огромной иронией и постоянно подвергала обструкции: перебивала на каждом слове, позволяла в мой адрес колкие замечания и задавала неприятные вопросы.

— Эдуард, а Вы чем-то ещё занимаетесь, кроме того что являетесь мужем Елены Сергеевны? — спросила она с ехидной улыбкой.

Я непринуждённо улыбнулся, демонстрируя всем свои видом непотопляемость Титаника, и после некоторой паузы ответил:

— Знаешь ли, куколка… И даже с этой обязанностью я справляюсь не очень хорошо… И в этом, и во всём остальном… я самый настоящий распиздяй.

— Попрошу не выражаться, — отреагировала она совершенно предсказуемо.

— О-да, гадкий мой язык! — Я сделал вид, что смутился, и легонько пошлёпал себя по щекам, при этом чувствуя, как внутри раздувается огромная жаба: я задыхался от бешенства и непреодолимого влечения к ней.

На самом деле, мне жутко хотелось ей понравиться, поэтому я очень много шутил, пытался выглядеть страшным оригиналом, заводил какие-то умные разговоры, цитировал Пушкина и Шекспира, но всё было тщетно: она не воспринимала интеллект, у неё напрочь отсутствовало чувство юмора, и по всей видимости, не было слуха, поэтому она не оценила моих риторических экзерсисов. А что касается Оленьки, то она во всём поддакивала старшей сестре и при любом случае пряталась в неё, поэтому сходство с матрёшкой было очевидным: одна больше, другая поменьше, но такие одинаковые, и даже выражение глаз как бледно-голубые брызги.

Когда я уходил из номера 235, у меня было отвратительное настроение, как будто я совершенно облажался: гнал какую-то беспросветную пургу или воевал с ветреными мельницами. Я чувствовал себя жалким и ущербным: то