Читать книгу - "Потрясающие приключения Кавалера и Клея - Майкл Шейбон"

Симпозиум за завтраком в кафетерии «Эксельсиор» на Второй авеню, излюбленном заведении комиксистов по утрам, примерно в апреле 1954 года:

– Да это розыгрыш.

– А я о чем?

– Кто-то Анаполу башку дурит.

– Может, это Анапол.

– Если он захочет спрыгнуть с Эмпайр-стейт-билдинг, я его не упрекну. Я слыхал, у него проблем выше крыши.

– У меня проблем выше крыши. У всех проблем выше крыши. Ты мне назови хоть одно издательство, у которого проблем не выше крыши. И дальше будет только хуже.

– Ты всегда так говоришь. Ну ты даешь. Вы его послушайте, а? Он меня убивает просто. Он прямо, я не знаю… как унылозаправка. Десять минут его послушаю – ухожу с полным баком уныния, на весь день хватает.

– Я тебе скажу, у кого уныние бьет ключом, – у доктора Фредрика Уэртема. Ты его книжку читал? Как называется, напомни? «Как соблазнить малолетнего»?

Это было встречено гоготом. Люди за соседними столиками заоборачивались. Смех вышел несколько чересчур громок – нельзя так ржать с утра пораньше, да еще в таком похмелье.

Доктор Фредрик Уэртем, детский психиатр с безупречной репутацией и честно заслуженным праведным негодованием, уже несколько лет внушал родителям и законотворцам Америки, что чтение комиксов глубоко травмирует умы американских детей. После недавней публикации достойной восхищения, энциклопедичной и попавшей в молоко работы «Соблазнение малолетних» усилия доктора Уэртема стали приносить плоды: зазвучали призывы к контролю или полному запрету, а в нескольких городах Юга и Среднего Запада местные власти провели публичные сожжения комиксов – улыбчивые толпы американских детей с травмированными умами празднично бросали в костер свои коллекции.

– Нет, я не читал. А ты читал?

– Пытался. У меня от нее живот сводит.

– А кто-нибудь читал?

– Эстес Кефовер читал. Кого-нибудь уже вызвали?

Теперь, по слухам, в дело вступал сенат США. Сенатор Кефовер от штата Теннесси и его подкомитет по подростковой преступности вознамерились провести официальное расследование шокирующих обвинений, выдвинутых Уэртемом в его книге: мол, чтение комиксов прямой дорогой ведет к асоциальному поведению, наркомании, сексуальным извращениям, даже изнасилованиям и убийствам.

– Я понял, – наверное, вызвали вот этого парня. Который на Эмпайр-стейт. Поэтому он и спрыгнет.

– До меня дошло – я просек, кто это может быть. Если не розыгрыш, конечно. Елки, да пусть даже и розыгрыш. Вообще-то, если это он – точно розыгрыш.

– У нас тут что, телевикторина? Говори уже.

– Джо Кавалер.

– Джо Кавалер, точно! Я ровно о нем и думал.

– Джо Кавалер! А что с ним сталось-то?

– Я слыхал, он в Канаде. Кто-то его там встречал.

– Морт Мескин видел его в Ниагара-Фоллз.

– Я слышал, он в Квебеке.

– Я слышал, это Морт Сигал его видел, не Мескин. Он на медовый месяц туда ездил.

– Мне он всегда нравился.

– Отличный был художник.

Полдюжины комиксистов, собравшихся в то утро за столиком в глубине «Эксельсиора» со своими бубликами, и яйцами всмятку, и дымящимся черным кофе в чашках с красным ободком, – Стэн Ли, Честер Панталеоне, Джил Кейн, Боб Пауэлл, Марти Голд и Джули Гловски – единодушно признали, что до войны Джо Кавалер был одним из лучших. Хором согласились, что владельцы «Империи» обошлись с ним и его партнером погано, хотя едва ли это уникальный случай. Большинство припомнили ту или иную байку, пример странного или эксцентрического поведения Кавалера, но, сложившись в цельную картину, байки эти, по общему мнению, не предсказывали столь опрометчивого и отчаянного поступка, как прыжок с крыши.

– А его прежний напарник? – спросил Ли. – Я тут с ним столкнулся пару дней назад. Он был довольно понурый.

– Сэмми Клей?

– Я его не очень хорошо знаю. Мы раскланиваемся. Он на нас ни разу не работал, но…

– Зато работал почти на всех остальных.

– Короче, парень выглядел так себе. И со мной толком и не поздоровался.

– Он несчастлив, – сказал Гловски. – Старина Сэм. Он просто не очень-то счастлив в этом своем «Фараоне».

Гловски нарисовал для «фараоновского» журнала «Кастет» кровавый стрип «Мэк-гранит».

– Да он, если честно, нигде не счастлив, – сказал Панталеоне, и остальные единогласно его поддержали.

Все они знали историю Сэмми – ну, более или менее. Он вернулся к комиксам в 1947-м, замаравшись неудачами во всех прочих своих начинаниях. Первое поражение он потерпел в рекламе, в «Бёрнс, Бэггот и Деуинтер». Умудрился уйти по собственному как раз перед тем, как его попросили на выход. Затем попробовал полетать в одиночку. Когда его рекламная контора предсказуемо сдохла – смерть вышла тихая и ничем не примечательная, – Сэмми пошел работать в журналы, по результатам обширной исследовательской работы продавал всякое вранье в «Тру» и «Янки» и один чудесный рассказ в «Колльерз» – о том, как мальчик-инвалид идет в баню на Кони-Айленде со своим отцом-силачом, еще в довоенные годы, – а потом застрял в глубокой и узкой колее издательских домов третьего ряда и ошметков некогда могущественной дешевой бульварщины.

Всю дорогу ему регулярно поступали предложения от прежних друзей по комиксам – кое-кто из них сейчас сидел за этим столом в глубине «Эксельсиора», – но Сэмми неизменно отвечал отказом. Он был эпическим романистом – после войны самое то, – и, хотя его литературная карьера продвигалась вперед не так быстро, как ему хотелось бы, он, по крайней мере, может не пятиться назад. Он уверял каждого встречного и поперечного – принес даже клятву на тогда еще свежезарытой могиле матери, – что к комиксам не вернется никогда. Всем, кто приезжал в гости к Клеям, он показывал тот или иной черновик своей аморфной и извилистой книги. Днем он писал статьи про пситтакоз и прустит для «Птицевода» и «Самоцвета и галтовочного барабана». Попробовал себя в техническом писательстве, составил каталог для продавца семян. Платили по большей части отвратительно, работать приходилось с утра до ночи, и Сэмми сдавался на милость редакторам до того желчным, что, по его словам, Джордж Дизи в сравнении с ними был прямо-таки Дианна Дурбин. А затем в один прекрасный день он услышал об открытой вакансии редактора в «Голд стар», ныне забытом издательстве комиксов на Лафайетт-стрит. Ассортимент нищенский и вторичный, тиражи низкие, а зарплата далеко не восхитительна, но должность – если Сэмми ее займет – хотя бы даст ему некую власть и свободу маневра. На его журналистские курсы по переписке поступили всего трое – один жил в Гвадалахаре, поанглийски почти ни бум-бум. А у Сэмми счета, и долги, и семья. Когда всплыла вакансия в «Голд стар», он наконец плюнул на свои стародавние гусеничные грезы.