Читать книгу - "День независимости - Ричард Форд"

Надо бы поднять к глазам «Олимпус» и запечатлеть Пола в эту его официально признанную счастливой минуту. Однако я боюсь разрушить чары, его обаявшие, ведь очень скоро он снова вглядится в жизнь и решит, подобно всем нам, что бывал и счастливее, да только не может припомнить, как именно.

– Но послушай, – говорю я, продолжая разделять с ним эти чары, глядя на макушку его пострадавшей головы, – Пол тем временем изучает вафлю, мысли его кренятся и скачут, челюстные мышцы мягко пошевеливаются, изыскивая место, в которое стоит вонзить зубы. (Как я люблю эту белобрысую, нежную голову.) – Мне очень нравится торговля недвижимостью. В ней присутствуют и дальновидность, и консервативность. А сочетание их всегда было моим идеалом.

Он не смотрит на меня. Старый повар – костлявые руки, футболка в пятнах, грязная матросская шапочка – плотоядно взирает на нас из-за вереницы пустых табуретов у стойки бара, из-за солонок и перечниц. Он ощутил некие контры между мной и Полом – по поводу развода, перехода из одной частной школы в другую, плохой успеваемости, наркоты – любой причины, по каким обычно препираются у него на слуху заезжающие сюда отцы и сыновья (как правило, о карьере, избранной отцом к середине жизни, речи у них не идет). Я посылаю ему грозный взгляд, он покачивает головой, свешивает из выпяченных губ повлажневшую сигарету и отворачивается к своему грилю.

Помимо нас, клиентов в закусочной всего-навсего трое: мужчина и женщина, которые молча сидят у окна над чашками кофе и смотрят на озеро, и пожилой лысый джентльмен в зеленых брюках и зеленой нейлоновой рубашке – этот играет в дальнем темном углу в покер с незаконно установленным здесь автоматом и время от времени победно вскрикивает.

– Ты знаешь, как говорят о канатоходцах? Что, свалившись с каната, они притворяются, будто это их лучший трюк? – На сказанное мной насчет хрупкого равновесия между прогрессивизмом и консерватизмом – равновесия, точкой опоры коего служит риелторство, – он никакого внимания не обратил. – Но это ведь просто шутка такая.

Теперь он поднимает взгляд от съеденной на три четверти вафли. Умнющий мальчишка.

– По-моему, знаю, – привираю я, глядя ему в глаза. – Но к тебе я отношусь совершенно серьезно. Я более чем уверен: ты сознаешь, что сумасшедшие перемены не имеют никакого отношения к самоопределению, а я хочу, чтобы ты достиг именно его, потому как это вещь самая естественная. Не так уж все и сложно. – И я улыбаюсь сыну улыбкой недоумка.

– Я понял, в каком колледже мне хочется учиться. – Он сует палец в пленочку кленового сиропа, которым облил по периметру вафлю, рисует кружок, затем слизывает сладкий остаток с кончика пальца.

– Можешь считать, что я зловеще насторожился, – говорю я, и взгляд Пола становится хитрым. Еще одно лукавство из арсенала его ушедшего детства: «Можешь считать это само собой разымающимся. Воскрушение надежд. Сволочь с телом не расходится». Его, как и меня, привлекает узкий зазор между буквальным и выдуманным.

– Есть в Калифорнии одно место, так? Там ты занимаешься в колледже и работаешь на ранчо, учишься клеймить коров и арканить лошадей.

– Звучит неплохо, – говорю я, кивая, стараясь выдерживать легкий тон разговора.

– Ага, – соглашается молодой Гэри Купер.

– Думаешь, тебе удастся изучать астрофизику, не слезая с «Кайюса»?

– Что такое кайюс? – О желании стать карикатуристом Пол уже позабыл. – Слушай, а рыбачить мы будем? – спрашивает он и быстро переводит взгляд на большое озеро, что уходит от эллингов к смутным, похожим на складки ткани гористым мысам. На краю причала сидит девушка в черном купальнике и оранжевом спасательном жилете, на ногах ее закреплены короткие водные лыжи. Футах в пятидесяти от нее на воде лениво покачивается, урча двигателем, поблескивающий гоночный катер с ее друзьями, двумя юношами и еще одной девушкой. Все они смотрят на причал. Внезапно девушка взмахивает рукой – вверх и в сторону. Один юноша поворачивается, дает полный газ, и мы даже сквозь оконное стекло слышим, как двигатель громко кашляет и начинает реветь. Катер же после мгновенного колебания словно бы прыгает вперед, нос его задирается, корма почти тонет в пене, он натягивает провисавший до этого толстый трос и срывает девушку с причала на воду, унося ее от нас, как заарканенную, по водному зеркалу и вскоре – быстрее, чем это представляется возможным, – превращая в цветную точку, летящую мимо зеленых холмов.

– Вот так номер. – Пол не отрывает от нее взгляда. Он видел почти в точности такую же вчера на реке Коннектикут, но, по всему судя, забыл.

– Рыбачить мы, я так понимаю, не будем, – неохотно признаю я. – Времени не хватит. Я слишком много всего напридумывал. Как будто времени у нас прорва. И без Кантона, штат Огайо, и Витона, Техас, нам тоже придется обойтись.

По-моему, его это не огорчает, и я уныло гадаю, не наступит ли день, когда он обратится в моего попечителя и станет справляться с этой работой лучше, чем я сейчас. И столь же уныло гадаю, вправду ли Энн завела любовника и, если так, где она с ним встречается, во что одевается ради этого и врет ли правдолюбу Чарли так же, как когда-то врал ей я (думаю, врет).

– Как по-твоему, сколько раз ты еще женишься? – спрашивает Пол, продолжая следить за далекой лыжницей, не желая смотреть мне в глаза при обсуждении этой темы, для него немаловажной. Затем быстро оглядывается на гриль и на большую, во всю стену, цветную фотографию гамбургера на чистой белой тарелке, рядом с которой стоит чашка странно красного супа и бокал вспененной «коки», – все это покрыто сальной пленкой, в которой любая муха увязла бы до Судного дня. По-моему, он уже задавал мне этот вопрос не далее как два дня назад.

– Ну, не знаю, – отвечаю я. – Пожалуй, раз девять-десять еще успею, пока концы не отброшу.

Я закрываю глаза, потом медленно открываю, глядя прямо на него.

– Тебе-то это зачем? Или ты познакомился с какой-то старой кошелкой, ремонтирующей в Онеонте мебель, и хочешь свести меня с ней?

Конечно, он знает Салли по нашим поездкам на Побережье, но многозначительно помалкивает о ней, как ему и следует.

– Неважно, – почти неслышно произносит он, и, судя по выражению его лица, мой страх – обычный неизбывный страх родителя, что у его ребенка не будет настоящего детства, – явно безоснователен. Зато перед моим умственным взором предстает как предостережение страх Энн – боязнь всевозможных бед и хрупкости Пола, ведь мало ли что может случиться: лодочная авария, столкновение машин на опасном перекрестке, драка с каким-нибудь мальчишкой, после удара которого он врежется нежным лбом в бордюрный камень. Да и мое вчерашнее поведение – я позволил беззащитному мальчику улизнуть в темноту – любой эксперт не одобрил бы, а то и преступным признал.

Пол пощипывает клейкую ленту, которой скреплены древние пластиковые кабинки «У кромки воды».

– Жаль, что мы не можем задержаться здесь еще на день, – говорит он.

– Ну, нам же нужно вернуться. – Я берусь за фотокамеру: – Давай-ка я запечатлею твою физиономию – в доказательство того, что ты существуешь.