Читать книгу - "Шутка костлявой девы - Наталья Чердак"

Государство выделяет огромные деньги на содержание детей-сирот. Помнится, как-то наткнулся на статью в Интернете, в которой говорилось, будто одному ребенку положено сорок тысяч в месяц. Не знаю, в какой из карманов текут деньги, однако в том месте, где сейчас я нахожусь, дети одеты бедно.

Семнадцатилетние воспитанницы интернатов с невыщипанными бровями и огромными грудями. Опухшие лица с маленькими вороватыми глазками, будто на обед им наливают пиво вместо компота. На самом деле, познакомившись с биографией этих детишек получше, я узнал, что у большинства матери были пьяницы. Их внешность – всего лишь годы запоя родителей, если говорить одним словом – наследственность.

Мне сложно осознать, что происходит вокруг, в этой новой для меня среде, где я как пленник.

Часов в пять вечера приходят волонтеры. Их лица горят и пылают желанием помочь. Жалостливые собачки притаскивают с собой огромные пакеты вещей, а затем, рассадив нас в круг, начинают отдавать потрепанные кофты, вязаные свитера и линялые джинсы. Все это тряпье зачастую не такое уж и поношенное.

Некоторым девочкам не хватает терпения, и они вскакивают с места и бросаются за очередной кофточкой: прыжок – и один рукав у тебя. В такие моменты волонтеры делают круглые глаза и пытаются пристыдить нас, объяснить, что нужно делиться. Мы послушно киваем, а когда довольные своим «подвигом» собачки уходят, начинаются драки.

Иногда появляются набожные «сестры», как их тут называют. Все как одна: женщины неопределенного возраста в длинных балахонах и с красным крестом на белом чепце. В такие критические минуты и девочек, и мальчиков сгоняют в одну комнату и настоятельно советуют молиться. Если отказываешься, не принуждают, но в один из монотонных дней в этом интернате ты все-таки оказываешься на коленях перед лицом праведной монашки.

Откуда я это знаю? На данном этапе жизни я один из этих детей.

Что бывает, когда пытаешься пройти паспортный контроль, когда тебе лет восемь? Начинаешь просить женщину с соседнего кресла прикинуться твоей мамой; рассказываешь фантастическую историю про рабство или усыновление, выдумываешь родителей-иностранцев и разные ужасы, которые они с тобой якобы вытворяли, эти мифические американцы. И, наконец, просишь просто перевести тебя через маленькое пространство с горящей лампочкой, чтобы опять ощутить свободу.

– Так ты американец? – спрашивает соседка, закатывая глаза.

– Не совсем так, просто меня взяли к себе америкосы, но я сбежал, потому что они издевались надо мной, – объясняю я.

– Ничего себе… – шепчет женщина. – И что дальше?

– Вы поможете мне, тетя?… – добавляю я после паузы и хлопаю ресницами. Я давно утонул где-то в ее декольте и пора бы оттуда выныривать.

Она замечает это и смущается. Какое-то время женщина ломается и не дает ответа. Напряженное молчание и мой умоляющий взгляд.

– Ладно, я, конечно, попробую, – произносят напомаженные губы. – Но в мире взрослых все чуть сложнее, чем ты думаешь, малыш, – говорит она и натягивает плед до шеи так, чтобы закрыть грудь.

Мне это, конечно, не нравится. Я и без нее знаю, что единственный шанс – это улизнуть, когда мы зайдем в кабину. Возможно, меня поймают. Что тогда? Сдерживаю порыв отчаяния и начинаю думать.

Будто мне и правда неизвестно, как все в мире взрослых? Еще недавно я был мужчиной, затем постарел, а теперь будто скинул все лишние года и немного перегнул палку. Dreams come true.

К нам подходит стюардесса и предлагает выпить. Та самая – с красными губами. (Такое ощущение, что все женщины жить не могут без помады). На подносе она держит крохотную бутылочку виски.

– Мэм, кажется, вы просили, – говорит она и понимающе улыбается. Будто улыбка – это единственное, на что способны ее губы.

С минуту моя соседка настороженно на нее смотрит, а затем говорит:

– Пожалуй, это именно то, что мне сейчас требуется.

Когда небесная птичка, виляя задом, уходит, женщина с соседнего кресла недоуменно смотрит на меня.

– Что с ней – перепутала, может? Или это приглашение тех пьяниц с моего прошлого места вернуться?

Пожимаю плечами.

– Ладно, не помешает, – произносит она и делает глоток из миниатюрного горлышка. Глаза становятся больше, а улыбка слаще.

Оставшийся путь мы разговариваем о житейских мелочах. Она рассказывает про какую-то ерунду, я терпеливо слушаю. Словесная пытка продолжается, пока не загораются красные лампочки. По узкой синей дорожке прохаживаются люди и садятся на свои места. Следом за ними приземляются и небесные птички, застегивают ремни и готовятся к лучшему. Некоторые из них еще ходят по самолету.

– Пристегните ребенку ремень, – заботливо говорит та самая стюардесса и подозрительно смотрит на мою якобы мать.

– Конечно, иди сюда… – и тут она запинается. Ведь имени я так и не сказал.

– Евгений, – шепчу я, – меня зовут Евгений.

Но она не слышит.

– Иди сюда… сынок, – выдавливает женщина и смыкает ремень безопасности на моих бедрах.

Стюардесса внимательно оглядывает нас двоих и, ничего не сказав, быстро уходит.

– Я боюсь, как бы не было неприятностей.

– Что же поделать? – отвечает соседка и делает большой глоток виски.

Самолет приземляется и все аплодируют пилоту. Машинально хлопаю, это как спазм, и в очередной раз чувствую себя идиотом. Отстегиваем ремни, поднимаемся на ноги.

– Пойдем, – говорит женщина и берет меня за руку.

Вдоволь натолкавшись в проходе, подходим к трапу самолета. Нам говорят стандартные фразы – «Спасибо, что выбрали нашу линию», «Приятного пути» и все такое. Когда мы спускаемся по трапу самолета, я оборачиваюсь. Одна из стюардесс что-то шепчет в рацию, другая машет мне рукой и улыбается: растянутые в улыбку губы цвета огненно-красного цветка. В этот момент я понимаю, что ничего хорошего не будет.