Читать книгу - "Мама джан - Алексей Фролов"

У пруда наткнулись на знакомых готов, недавно бившихся со скинами и понесшими ощутимые потери. Готы, все в черном, такие красивые, будто их по конкурсу отбирали, но злые от собственного бессилия, ругали скинов, грозили взять реванш в скором времени. В общем, размахивали, как говорится, кулаками после драки. Кабан с сочувствующим видом поддакивал, похлопывал то одного, то другого по плечу, типа ничего не поделаешь, фашисты они и есть фашисты.

Пошли дальше и повстречали Первоклассницу. Ее невозможно не встретить на Чистых прудах. Первокласснице лет под шестьдесят. Она – капитально ку-ку. Ходит с косичками. В седые косички вплетены розовые банты. В руках всегда старенький потертый портфельчик – в таких полвека тому назад школьники младших классов носили учебники. Первоклассницу, потехи ради, всегда останавливали одним и тем же вопросом. И всегда получали один ответ.

– Первоклассница, что сегодня получила в школе? – дурачась, спросил Кабан. – Наверно, опять полный портфель двоек?

– А вот и нетушки, – ответила Первоклассница. – Я пятерку получила. По чистописанию.

– Старайся, старайся, – напутствовала Оленька.

– Я всегда стараюсь. Я лучше всех в классе учусь.

Первоклассница продолжила прогулку по аллее, размахивая портфельчиком. А музыканты направились в противоположную сторону. У памятника Грибоедову наткнулись на Бороду – старикана лет под восемьдесят. Борода – еще один раритет Чистых прудов. Он одевался как индийский сикх, ходил босиком, отрастил бороду ниже пупка. Это само по себе привлекало к нему внимание. Но еще большее внимание Борода привлекал тем, что постоянно носил на голове фанерный ящик из-под фруктов. Как он его не ронял – удивительно, ведь Борода никогда не поддерживал ящик руками. Походка у Бороды торопливая, под ноги он не глядел, поэтому порой спотыкался, но ящик, словно намертво приклеенный, оставался у него на темечке. Может, и правда, Борода его приклеил? У каждого психа своя программа. К Бороде тоже всегда прикалывались и тоже получали один неизменный ответ:

– Борода, а Борода, на фига ты ящик на голове носишь?

– Я концентрирую на ящике свою внутреннюю энергию… – отвечал Борода.

– А зачем?

– Чтобы он держался у меня на голове.

– А зачем, зачем?

– Чтобы концентрировать на нем свою внутреннюю энергию.

Иногда ему в ящик кидали мелкие деньги.

Да, на Чистых прудах невозможно скучать.

Ночь настойчиво выжимала праздный народ с улиц. Погуляли еще немного и по Мясницкой, свернув на улицу Чаплыгина, мимо давно уснувшей «Табакерки», вплыли в Лялин переулок. Когда проходили мимо бетонной ограды, за которой темнело пятиэтажное здание, Оленька остановила Рину:

– Обрати внимание. Здесь наш Кабанчик учился.

– Правда, что ли?

– Кривда, что ли… – передразнил Кабан. – Школа 1225. С углубленным изучением французского. Иностранный язык – шесть раз в неделю по два часа в день. Плюс факультативные занятия. Я восемь классов здесь отгорбатил.

– Погоди, ты ведь детдомовский…

– И что из этого следует? Ты в смысле моего пребывания в этом заведении? У нас в детдоме не было своей школы. Всех раскидали по району. Тупиков – в коррекционные, кто побашковитее – в обычные, а меня в эту запихнули.

– Выходит, ты самый башковитый?

– Выходит, – без ложной скромности ответил Кабан. – Может, ты и не поверишь, но я был отличником. Как Веничка Ерофеев.

– Да-а?.. – произнесла Рина с таким видом, будто знала, кто такой Веничка Ерофеев, хотя никакого понятия не имела, о ком речь. Вероятно, какой-нибудь бывший одноклассник Кабана. – Тогда скажи что-нибудь по-французски.

Кабан напряг память, глаза его озорно сверкнули, и он произнес:

– Mon triste coeur bave a la poupe

Mon coeur couvert de caporal.

Рембо…

– А-а, знаю, – сказала Оленька. – Я кино про этого Рембо видела. Такой, бляха, супермен.

– Ты про другого видела, – усмехнулся Кабан. – А это Артюр Рембо. Сроду он не был суперменом. Он был поэтом и алкашом… И бродягой, как мы.

– Кабанчик, ты чудо в перьях, – восторженно воскликнула Рина. – Надо же, так по-французски шпрехаешь…

– Перевести на русский?

– Переведи.

– Плюется сердце над парашей,

Сердечко грустное мое.

Кабан засмеялся. А Медведь вообще закатился смехом, так ему понравился перевод.

– Да ну тебя, Кабан… – рассердилась Рина. – Лучше бы ты не переводил.

– Ты, Кабанище, всегда все испохабишь, – сказала Оленька.

А он, все еще посмеиваясь, сказал:

– Между прочим, в этой школе учился Филя Киркоров.

– Правда, что ли? – спросила Рина.

– Кривда, что ли… Ты меня задолбала! Какой мне смысл врать? Подумаешь, Киркоров!.. Здесь много всяких известных мудозвонов училось. Может быть, когда-нибудь Филя будет хвастать перед тобой, что учился со мной в одной школе. Вот тогда его и спроси: правда, что ли?..

– Спрошу, спрошу… Обязательно спрошу… Значит, ты здесь восемь классов окончил?.. А чего же дальше учиться не стал?

– Я не вписывался в атмосферу этой школы.

– Только не пудри нам мозги своим социальным статусом, – сказал Медведь.

– Лучше признайся честно, что ты большой распиздяй, – с деревенским простодушием поддакнула Оленька.

– Отвалите! Заколебали вы меня со своей школой! – крикнул Кабан, устремляясь от них в Яковоапостольский переулок.

За ним последовала вся компания, вырулив по Яковоапостольскому прямохонько к дому родному, то есть Курскому вокзалу.

Площадь жила в своем обычном бешеном ритме, несмотря на позднее время. Их место, лабая в две гитары, с одним комбиком, занимала другая группа музыкантов. Парни в косухах играли рок. Средненько. Без аскера. Подавали им куда меньше, чем «Детям подземелья».

– Два Коли, – объяснила Рине Оленька. – Они всегда после нас встают.

– Хуже играют… Намного, – заключила Рина.

– Да. Только засерают наше рабочее место. Ничего… Скоро их Цыган отсюда прогонит.

– Почему?

– Говорят, Коля-волосатый пел жене Цыгана и мозги ей пудрил, что она самая красивая.

– Ну и что? Подумаешь…

– Как что?! Ты прикидываешься или, правда, ни хуя не сечешь? Цыгану не понравилось.

– По-моему, наоборот. Он гордится должен, что его жене такие комплименты говорят.

– Ну, не знаю… – неуверенно сказала Оленька. – Конечно, приятно… Но мужики таких вещей не понимают. Мне еще никто не говорил, что я самая красивая.

– Разболтались, цыпочки, – прервал их разговор Медведь. – Пойдемте… Надо мобилы зарядить, а то не успеем.