Читать книгу - "Клеменс - Марина Палей"

Мне снилось (говоря "снилось", мы ломаем линейность времени – ведь осознание того, чем именно это было – сном во сне или "явью", то есть сном наяву, – приходит уже потом, после сна – любого; слом прямой линии хорош потому, что он точней отражает жизнь чувств, которая не подчиняется линейному ходу, но этот слом вместе с тем равен катастрофе, потому что, произнеся пассивное "мне снилось", мы расписываемся в унизительном, в тотальном бессилии – куда как больше достоинства во фразе: "я видел") – итак, мне снилось, что я стою в

Доме моего детства – в комнате, где умерла моя бабушка. Это я просто обозначаю саму комнату, потому что в том сне моя бабушка, возможно, и не умерла (еще не умерла, никогда не умирала, не умрет), но комната – комната сама по себе, в соответствии с реестром и рангами комнат Дома, закрепленными в глубинах моего "я", была именно та, где умерла моя бабушка. Комната эта – во снах сна, равно как и во снах яви – располагала под своим окном большим кустом жасмина: ранним летом он красовался в снегу цветов, зиму напролет – в цветении снегов; в мае выставлялась вторая (внутренняя) рама, окно распахивалось, и жасмину позволялось заглядывать, а потом и благоухать в комнату…И вот я стою сначала в каком-то другом месте

Дома, но слышу откуда-то голос бабушки: иди туда… Голос не говорит, в какую именно комнату идти, но я понимаю…И вот я стою именно в той комнате. Прямо под окном, где снаружи цветет жасмин (кажется, сейчас стоит наше северное лето, в самом его головокружительном начале – упоительная, долгожданная смена тяжелых ботинок на дырчатые сандалеты с тонкой, как собственная кожа, подошвой), – прямо под окном, в комнате, на щелястой кухонной табуретке, стоит факс. И голос бабушки откуда-то говорит: тебе сейчас придет факс. При этом она называет меня так, как только она называла… Глядя на факс, я занят перечисленными дальше мыслями – причем всеми вместе,

одновременно : а разве она не умерла? она не умирала, это мне приснилось; никаких мыслей о смерти, обычный день; откуда она знает про факс? разве в ее время уже был факс? а какое именно время – ее? и какое – сейчас? я сейчас в моем детстве – или она в моей взрослости, сейчас? И тут факс, энергично застрекотав, включается на получение. И…

Из прорези, откуда, потрескивая, обычно выползают сообщения, начинают сыпаться игрушки…

Это Клеменс посылает мне игрушки по факсу. Они выскакивают одна за другой – маленькие плюшевые медвежата, заводные обезьянки, розово-голые, подпрыгивающие на полу, как ядра орешков, пластмассовые пупсики с растопыренными пальчиками и навек удивленными круглыми ртами, автомобильчики, грузовички, трамвайчики, танки, маленькие деревянные буратины, опять голые куколки, лодочки, разноцветные домики, глиняные петрушки с вкусно пахнущими лакированными личиками и паклевыми волосами под шелковыми колпачками… И я ничему не удивляюсь – разве что щедрости

Клеменса – и еще тому, почему я сам не додумался послать ему по факсу какой-нибудь подарок?

Вдруг сквозь факс начинает грубо проступать орнамент обоев… питерских, обрыдлых… Как сквозь макияж – полуразложившееся лицо кое-как загримированного трупа… Обои? Я приподымаю тяжкие веки: в дюйме от моего носа… то есть прямо перед носом…

Стена.

Я на диване. Комната. "Моя" комната из "моей" жизни. Раньше здесь, во времена коммунальной квартиры, жил сосед-алкоголик, пока черти не уволокли его в более подходящее, хотя и более населенное место.

Итак, подведем итоги "яви": алкоголика уже нет в живых, но нет и моей бабушки – и нет как нет Дома моего детства. А есть в наличии: я сам, мой сын, враждебная, чужая моя жена (с ней вчера снова был скандал – отсюда гауптвахта: штрафной диванчик) – и есть Клеменс. Он здесь, в двух метрах мысленно.

Где?

Там.

Чтобы стать к нему ближе, поворачиваюсь на другой бок.

На полу, между дверью и диваном, на расстоянии вытянутой руки, белеет листок бумаги. Он выглядит пустым.

Подношу его к глазам: чистый.

На всякий случай – скорей, машинально – нашариваю очки.

Надеваю…

Зевок застревает в глотке.

Колом.

Поперек.

Тело каменеет.

"Mike, in one week I'm leaving to Berlin".

Строка по глазам – плетью.

Еще раз. Еще.

Затем – по мозгам.