Читать книгу - "Неторопливый рассвет - Анна Брекар"

Марика встретила мужа ласково, он вымотался и недоспал из-за разницы во времени. Они рассказали друг другу, как провели эту неделю, и Марика не лгала, лишь кое о чем умолчала. В постели она тщетно искала остатки запаха тела натурщицы, но Роже обнял ее, и она удивилась, испытав от этого удовольствие. Присутствие мужчины успокаивало ее. Все возвращалось в свою колею, дружба молодой женщины вскружила ей голову, почти до морской болезни, но то была лишь иллюзия, сон. Теперь в ее мире вновь воцарился порядок. Назавтра она встала и с удовольствием совершила привычный ритуал: сварила кофе и накрыла стол к завтраку для двоих.

Дни после возвращения мужа я провела, любуясь несказанной красотой города перед Рождеством. Я часами ходила по улицам. Небо было светлое, ветер гнал перед собой снежные хлопья. Я чувствовала себя легкой, как эти хлопья. В эти дни телефон, который поставила Марика в дареной комнате, ни разу не зазвонил, и никому не было дела, где я и что делаю.

Я возвращалась домой все позже, мне не хватало Марики и тех надежд, которые она принесла с собой. Не хватало и всей роскоши, которую она предоставила в мое распоряжение. Мне хотелось снова пройтись по квартире в сочных цветах, в богатом убранстве. Хотелось вновь ощутить уют, исходивший от этой роскоши и от фотографий грустного мужчины, зарабатывавшего много денег. Мне не хватало голоса Марики и наших бесед, не хватало прогулок с Марикой и того ощущения абсолютной близости, которое я испытала с ней.

Марика посулила лучшую жизнь. Каждый штрих ее карандаша как бы приближал меня к славе, к свершению, может быть, даже к богатству. Или, по крайней мере, так мне хотелось это понимать. Я не красавица, но у меня интересное лицо, повторяла Марика, как будто, говоря обо мне, она говорила о произведении искусства. Слова Марики мне льстили. Это было больше, чем я когда-либо смела надеяться.

В конце концов я все же набрала ее номер, голос в трубке был рассеянный, отсутствующий. Она больше не хочет меня видеть? Марика коротко рассмеялась. Она очень занята. Я могу пользоваться комнатой, мебелью, одеждой. Это много, не так ли? Я поняла, что должна быть благодарна и не забывать об этом. Когда Марика повесила трубку, я и в самом деле почувствовала, что не могу забыть всего, что получила.

Снег падал густыми хлопьями, было холодно. Другим брошенным приходилось хуже, чем мне. В автобусе я видела совсем молоденькую девушку с младенцем и большой приоткрытой сумкой, набитой одежками, ее и ребенка. Она молча плакала всю дорогу.

Я была рада, что у меня есть комната, кровать, где я лежала часами, глядя на снег, который был в эту зиму особенно своенравен. Он кружил, колыхался, взмывал, вихрясь под яростными порывами ветра.

Марика не подавала признаков жизни, и я не стала больше ей звонить. Я даже надеялась, что она забыла обо мне, забыла, что я все еще живу в ее комнате.

Я продала вечернее платье в магазин секонд-хенд. Такая ребяческая месть. Потом я продала и манто из черного каракуля, которое она мне подарила. Ела я мало, много времени спала. Выходила из дому вечером и иногда шла в кино, просто чтобы побыть вместе с другими одиночествами в темноте.

Однажды вечером, возвращаясь из кино, я проходила мимо художественной галереи и увидела на витрине написанное большими белыми буквами имя Марики. Меня как поманили; озадаченная, я подошла ближе. В большом выставочном зале суетились люди, сновали туда-сюда, носили бутылки и стаканы, расставляли их на столе. Зал был белый, полный света. Развешанные фотографии и рисунки черными и серыми пятнами парили в этой белизне. Я не сразу разглядела, что на них изображено. Там были распростертые тела, белые, голые и неподвижные, как трупы, волосы растекались вокруг головы неровной лужицей крови. Все это было одно и то же женское тело в самых разных позах. Только через долгое, очень долгое время я поняла, что это мое тело размножено на белых стенах. Это дошло до моего сознания, я умерла, я смотрела на свое мертвое тело из-за стекла, не в состоянии с ним соединиться. Я стала чистым духом, а это значит, я была бессильна, я могла лишь смотреть и запоминать, но ничего не могла изменить в том, что происходило на моих глазах. И как будто я стала прозрачной, посетители начали заходить в галерею, восторженно восклицали, однако не видели ее, натурщицу, которая не сводила глаз с огромных изображений, открытых всем взглядам на белых стенах, с того, что осталось от нее, но ею уже не было.