Читать книгу - "Семья Мускат - Исаак Башевис Зингер"

— Следуйте за мной, молодой человек, — распорядился Абрам. — И ничего не бойтесь.

В просторной гостиной, куда они вошли, было три окна. На стенах висели портреты бородатых евреев в кипах и их жен в париках и шляпках. Повсюду стояли широкие кресла с длинной золотой бахромой. В углу Аса-Гешл увидел стенные часы с изысканной резьбой. На крытом парчовым покрывалом диване сидела Роза-Фруметл. В одной руке она держала рюмку с коньяком, в другой маленькое пирожное. Перед ней на низком столике стоял телефон. По нему, прижимая трубку к уху, говорила Даша, жена Нюни, смуглая, изможденного вида дама в парике и в накинутой на плечи шелковой шали.

«Что? Говорите громче! — говорила она с просторечным акцентом, растягивая гласные звуки. — Я не слышу ни слова. Что?»

Аделе, в плиссированной юбке и в расшитой, кружевной белой блузке с широким старомодным крахмальным воротником, сидела за пианино в противоположном конце комнаты. Солнце, пробивавшееся сквозь занавески и портьеры, отражалось в ее волосах. Абрам взял Асу-Гешла под руку, словно желая убедиться, что стеснительный юноша никуда не убежит.

— Доброе утро! Добрый день! — воскликнул он. — А где Нюня?

Говорившая по телефону Даша помахала ему рукой. Аделе поставила обратно на пюпитр ноты, которые листала, и встала. Роза-Фруметл повернулась к ним.

— Давайте-ка без церемоний, — обратился Абрам к Розе-Фруметл и ее дочери. — Меня зовут Абрам. Абрам Шапиро. Я зять реб Мешулама Муската.

— Знаю, знаю, — поспешила сказать Роза-Фруметл с сильным галицийским акцентом. — Он мне про вас рассказывал. А это моя дочь Аделе.

— Очень приятно, — пробормотала девушка по-польски.

— Этого юношу, с которым я сам только что познакомился, зовут Аса-Гешл Баннет. Он друг секретаря синагоги на Тломацкой, знаменитого талмудиста, человека в высшей степени образованного. Быть может, вы о нем слышали? Доктор Шмарья Якоби.

— Да, имя знакомое.

Тут открылась дверь, и вошел Нюня, маленький человечек в халате винного цвета, с большим животом и густой копной волос, на которую водружена была крошечная кипа. Абрам тут же отпустил локоть Асы-Гешла, бросился через всю комнату к Нюне, ухватил его за талию и, приподняв, трижды подбросил в воздух. Нюня, суча ножонками в начищенных штиблетах, отбивался, как мог. Наконец Абрам поставил его, словно это был манекен, на пол, и гостиная огласилась его громогласным смехом.

— Приветствую тебя, мой друг, мой шурин! — прокричал он. — Дай пять! — И он протянул Нюне руку.

— Сумасшедший! Безумец! — Нюня с трудом говорил — так он задыхался. — Кто этот молодой человек?

— Что здесь происходит? Почему вы подняли такой крик? Абрам, перестань валять дурака! — вмешалась Даша; она закончила говорить по телефону и положила трубку на рычаг. — Кто этот молодой человек? — повторила она, расправляя свои длинные, тонкие пальцы.

— Долго рассказывать. Хорошо, начну сначала. Он — вундеркинд, гений, математик, мудрец, мастер на все руки. Он из тех, кто сегодня молчит, как рыба, но завтра будет выступать в Брюссельском университете, заявляя, что мы, евреи, — это религия, а не нация и что Ostjuden загрязняют атмосферу.

— Абрам, ты спятил. Зачем смущаешь молодого человека? Не обращайте на него внимания; пусть себе мычит, как козел. Откуда вы, молодой человек?

— Из Малого Тересполя.

— Терес… что?

— Из Малого Тересполя.

— Господи, где это? Ну и название!

— Возле Замосця.

— Господи, спаси и сохрани! И откуда только берутся эти чудные города?! Это правда, что вы математик?

— Да, я немного учился математике.

— Какой вы скромный — не то что он! Оставайтесь с нами обедать. Вот, познакомьтесь. Это жена моего свекра, Роза-Фруметл, а это ее дочь… как вас, моя дорогая?… О да, Аделе.

— Не могли бы вы сказать, где вы изучали математику? — спросила Аделе, изящно и твердо выговаривая каждое слово.

Аса-Гешл покраснел.

— Я сам изучал, — пробормотал он. — По книгам.

— Элементарную или высшую математику?

— Я, право, не знаю.

— Ну, скажем, вы изучали аналитическую геометрию или дифференциальное исчисление?

— Нет, что вы! Так далеко я не продвинулся.

— А вот я все это изучала, однако математиком себя не считаю.

— О нет, на такое я не претендую.

— Аделе, что ты допрашиваешь молодого человека? — вмешалась Роза-Фруметл. — Раз говорят, что математик, — стало быть, математик.

— Теперь так принято. Каждый ученик ешивы считает себя Ньютоном. Стиль такой.

— Это не стиль, это истина, — вновь проревел Абрам. — В наших бедных семинариях гениев больше, чем во всех университетах, вместе взятых.

— О, мне довелось быть в Швейцарии, и я видела этих ваших гениев. Им не хватает элементарного образования.

— Аделе, дорогая, что ты такое говоришь? Всем известно, что изучение Торы развивает ум, — прервала ее Роза-Фруметл; она, как видно, пребывала в постоянной готовности обуздать свою не в меру язвительную дочь.

— Какая чушь! Я тоже изучал Тору, а мозги у меня, когда дело доходит до чего-то важного, — вареные, — заметил Нюня.

— Мозги у тебя всегда были вареные, — буркнула Даша.

— Уже ссоритесь! — вскричал Абрам. — Стоит мне повздорить с моей Хамой, как вся семья, точно по сигналу, лезет в драку. У этого молодого человека потрясающие рекомендации — он ведь, вдобавок ко всему, еще и философ. Покажи им письмо!

— Что вы! Никакой я не философ.

— А в письме из Замосця сказано, что философ.

— Я всего лишь учусь. И у меня есть кое-какие идеи.

— Идеи! Сейчас у всех идеи! — воскликнула, вздыхая, Даша. — Моя Адаса тоже каждый день записывает свои идеи. В мое время ни у кого никаких идей не было, а жили ничуть не хуже.

— Я проголодался. Почему мы не садимся за стол? — с нетерпением спросил Нюня. В семье он слыл обжорой; к тому же он не испытывал нежных чувств ни к приглашенной сегодня впервые очередной мачехе, женщине явно претенциозной, ни к вновь приобретенной сводной сестре, особе тоже малоприятной, ни к этому желторотому юнцу, которого привел Абрам. Больше всего на свете он боялся, что из-за них он не сможет после обеда растянуться, по обыкновению, на диване и вздремнуть часок-другой. Его нервная супруга, типичная дочка раввина, которая сначала принимала таблетки для аппетита, а потом — от несварения желудка, бросила на него сердитый взгляд.

— Адасы еще нет, — сказала она.

— Где ее носит? Можем покушать и без нее.

— Нет, мы ее подождем, — распорядилась Даша. — Стоит ему вспомнить о еде, как вашей жизни начинает угрожать опасность.