Читать книгу - "Лавина - Виктория Токарева"

Машу отдали в ясли на пятидневку. Она быстро адаптировалась. На субботу и воскресенье забирали домой. В жизни, как выяснилось, много хорошего, и человек создан для счастья, особенно маленький.

Ксения отвела для внучки отдельную комнату, одну из двух. Осталась одна комната, которая являлась одновременно и мастерской, и спальней.

У Ксении толклись заказчики. Надька висела на телефоне, а телефон был нужен. Сумасшедший дом.

Надька нашла себе работу в фирме, которая занималась недвижимостью. Фирма продавала квартиры, покупала, сдавала внаем, оформляла сделки.

Надькина должность имела звучное название: риэлтор. Английское слово, за которым стояла собачья обязанность показывать квартиры потенциальным покупателям.

За полгода Надька возненавидела все человечество. Основное, с чем приходилось сталкиваться, — с жадностью. Выяснилось, что человек на 80 % состоит из жадности, как из воды. И только 20 % остается на все остальное.

Надька уставала от некрасивых, плохо одетых и плохо пахнущих людей, которые к тому же подозревали ее в мошенничестве. Она уставала от блочных домов, убогих квартир. В Париже тоже есть такие, но в них живет арабская нищета.

Ах, Париж, Париж… Хоть Надька и не преуспела в этом городе, но ностальгия осталась. Веселые очереди на такси, стеклянные кафе, доверчивый, добродушный Жан-Мари. Перед отъездом он дал Надьке пачку денег. На эти деньги Надька вернулась в Москву, купила машину и жила последнее время. Но деньги имеют манеру уходить, не прощаясь. Надо было зарабатывать.

Фирма зазывно называлась «Алиса». Хозяйка фирмы — не юная Алиса из страны чудес, а здоровая бабища, похожая на председателя колхоза. Вместе с ней работал ее сын Борис — интеллигентный и застенчивый. Было невозможно себе представить, что Борис произошел от Алисы. Это как если бы крокодилица родила аистенка.

В Борисе совершенно не было жадности. Он просто помогал матери вести дела.

Кроме Надьки, в фирме работала еще одна, Сима, татарка. Сидела за компьютером. Надька видела: если Симу отмыть, причесать и одеть, то она была бы на что-то похожа. В существующем виде Сима никуда не годилась. Но ее ничто не интересовало, кроме компьютера. Алису это устраивало. Ей нужны были именно такие: преданные, скромные пораженки. И если бы можно было скупить их души за бесценок, Алиса так бы и сделала.

Надьку Алиса подозревала и побаивалась. Но терпела как лицо фирмы. Красивая, высокомерная Надька как бы гарантировала качество.

Сима вылавливала из компьютера варианты. Надька показывала квартиры клиентам. Она не любила вылезать из машины и подниматься в блочные пятиэтажки без лифта. Вам надо, вы и смотрите. Клиенты уходили. Надька клала голову на руль и дремала. Как бы выключала этот час из жизни.

Клиенты возвращались, начинали ныть. Надька не желала слушать нытье. Ей было по большому счету все равно. Да — да. Нет — нет. Клиенты робели, боялись упустить шанс. Надькино равнодушие срабатывало как давление.

Но однажды Надька не поленилась, вылезла из машины. Это был центр. Тихий переулок. Дом начала века — темно-серый, породистый, с чугунными кружевными балконами. Дом-красавец, дом-аристократ, и поселиться в таком доме значило приобрести иное мироощущение.

В Надьке что-то сдвинулось. Напряглось. Она почувствовала: что-то произойдет.

Предлагаемая квартира находилась на четвертом этаже. Четырехкомнатная коммуналка. Надька обошла квартиру, заглянула во все углы. Семьдесят лет здесь жили четыре бедные семьи. Копоть, запах бедности, пыль, ставшая твердой, как гипс. Но Надька увидела не то, что было, а то, что можно из этого сделать. Сломать все перегородки, перепланировать, выстроить с нуля. Оставить только коробку.

Надька вообразила преображенную квартиру, ее ниши и выступы, кадки с цветами, как у Жан-Мари. Белые стены, белые летящие занавески из органди. Это будет Париж в Москве.

Надька эту квартиру захотела всем своим существом. Как мужчину, и больше, чем мужчину. Мужчин сколько угодно, а такая квартира одна. Но одного желания недостаточно. Надо расселить четыре семьи, купить четыре квартиры. Это деньги. Это грандиозные усилия. Это почти нереально. Но Надька умела хотеть, а это тоже талант.

Время пошло.

На квартиру нацелился банкир Хачикян с вислыми щеками и брезгливым ртом. Надька попросила Бориса, чтобы он перевел стрелку. Пустил банкира по другому пути. Отвел от заветного жилища.

— А что я могу сделать? — не понял Борис.

— Удвой цену.

— Ему все равно. У него денег — как у дурака махорки.

— Скажи, что в этом доме совершено преступление, — предложила Надька.

— Напугала. Они совершают преступления каждый день.

— Тогда скажи, что квартира куплена.

Борис молчал. Соображал. Сталкивались интересы Надьки и Алисы. Мать была дороже, чем сотрудница, но он хотел помочь Надьке. Он ее понимал. Молодая и бесстрашная, она вышла на борьбу с этим миром, как былинный Илья Муромец на борьбу с Соловьем-разбойником. Но Илья все же мужчина, а Надька — женщина. И единственное, чем она владеет, — это то, что спрятано в закоулках ее тела. Праздник, который всегда с собой. А этого мало. Нужна поддержка, защита и любовь.

Любовь… А где ее возьмешь? Если бы можно было купить любовь за деньги, все человечество кинулось бы зарабатывать на любовь. И земля стала бы раем. Однако рай обещают только после смерти, когда будет сброшено бренное тело. А его-то — тела — жаль больше всего.

— Я попробую потянуть, — пообещал Борис.

— Сколько?

— Ну, полгода…

— А как? — Надька впилась в него глазами.

— Какая тебе разница?

В самом деле: никакой.

Надька работала, зарабатывала. По вечерам отправлялась в ночной клуб. Искала Онассиса или хотя бы русского Жан-Мари с неконтролируемыми пачками денег. Им бы появиться на Надькином пути, но они то ли опаздывали, то ли не туда приходили.

Однажды в ночном клубе Надька увидела лицо. Это был «юноша бледный со взором горящим». Надька захотела оказаться с ним в медленном танце, лицо в лицо, и его дыхание обвевало бы ее, как морской бриз. Но возле него стояла голубоглазая блондинка. Значит, он любит блондинок.

Надька опечалилась и ушла домой. Не захотела оставаться. Онассис, квартира — это все надстройка. А базис — это любовь. Где ты, любовь?

В фирму обратился богатый предприниматель Одинцов Илья Петрович. Все почему-то называли его Одинец. Кличка заменяла имя и фамилию.

У Одинца уже были три дома: в Петербурге, в Барселоне и на Кипре. Но ему хотелось иметь недвижимость в Москве. Он хотел жить везде — человек мира.

Одинец был красивый, но немножко старый: под шестьдесят. Это пора, когда еще видна былая стать, но возраст уже читается. Одинец любил деньги, женщин, путешествия и драгоценные камни. Ему казалось, что камень — это застывшая душа. Камни его завораживали. Одинец подозревал, что в одной из своих ипостасей он был именно камнем и слышал тектонические сдвиги земли.