Читать книгу - "Любовь — всего лишь слово - Йоханнес Марио Зиммель"

Однако ж он ее целовал. Это не мое собачье дело. И тем не менее — поверите? Это наполняет меня бешеной слепой ревностью.

И вот я начинаю смотреть на его оливковые волосатые джентльменские руки и смотрю так долго, что он закладывает их за спину, и — вот странно! — моя ревность проходит.

Что это?

Однажды у меня была одна. Ей был сорок один год, и она рыдала до истерики, когда меня вышибли из интерната, и я ей сказал, что мы поэтому не сможем больше встречаться. Н-да, но on the other hand[22]— Верена Лорд. Верена Лорд!

От этой дурацкой привычки вставлять иностранные слова я тоже в конце концов отучусь. Мужик говорит:

— Даме нужно как можно быстрей во Фридхайм, но она без машины.

— А как же она добралась сюда?

Она хватает его за руку и говорит так, словно вот-вот хлопнется в обморок:

— Ах, прекратите, пожалуйста. С ума можно сойти. Она обращается к нему на вы. Вы! Собственно, а как иначе? Ей приходится говорить ему «вы», коль скоро он ее любовник. Не бросаться же ей ему на шею на моих глазах.

Знаете ли вы, что это такое, когда в женщине тебе нравится все, все, абсолютно все? Когда она может делать или не делать, что заблагорассудится, а ты почти сходишь с ума от тоски по ней, от желания? Притом что женщину совсем не знаешь. Со мной однажды случилось такое в скором поезде. Но с ней был ее муж, и они вышли в Карлсруэ. Тогда я не спал несколько ночей. Теперь такое со мной во второй раз.

И из-за Верены Лорд. Именно из-за нее. Если б она только знала! Скоро непременно узнает. Такие вещи долго не скроешь.

Ах, какие красивые у нее руки! На среднем пальце правой руки изумруд в платине, обрамленный бриллиантами, а на запястье браслет с бриллиантами и изумрудами. Перстень и браслет — просто блеск! Нет, в самом деле. В украшениях я знаю толк. Мой предок, свинья, скупает их. Ради помещения капитала. Его консультируют первые специалисты из Амстердама. Пару раз я присутствовал при этом. Так что теперь разбираюсь. Лапшу на уши мне уже не повесишь. То, что у дамы на пальчике, — этот симпатичный камешек, — наверняка потянет на пять карат, а браслет если он тянет меньше, чем на сто пятьдесят тысяч, то можете считать, что при чтении Карла Маркса у меня подскакивала температура, а от книг маркиза де Сада сводило зевотой челюсти.

Мужик обнимает ее одной рукой за плечи. (Зачем она носит эти побрякушки с брюками и свитером? Может быть, это девочка из подвала. Частенько оттуда являются самые красивые! Нет. Чепуха. Эта дама не из подвала. Эта дама из того мира… Из мира, где чувствуют себя так свободно, уверенно и непринужденно перед другими, что могут носить самые наидрагоценнейшие украшения с брюками и свитером. Сегодня я знаю, из какого мира вышла Верена Лорд, когда она еще не была госпожой Лорд. Тогда я еще не знал этого.) Мужик, продолжая держать руку на ее плече, лучезарно улыбается и говорит ей:

— Минуточку терпения! Вы не должны отчаиваться.

Затем, обращаясь ко мне:

— Дама приехала сюда на моей машине проводить меня. Я улетаю в Рим. Конечно, она могла бы взять такси. Или мою машину. Но дело не в этом.

— Так в чем тогда?

— Дело в том, что даме нужно попасть во Фридхайм как можно быстрее. Когда я увидел, что у вас «ягуар», мне пришла идея попросить вас подвезти даму. Сколько дает ваша машина?

— Ну, двести двадцать я из нее выжму.

— Так могли бы вы взять с собой даму?

— С удовольствием.

— Вот и прекрасно! — Он вынимает свои волосатые руки из-за спины, потирает их и шепчет ей что-то на ухо. Лишь конец фразы звучит довольно громко: «…он из Франкфурта, ты уже давно будешь во Фридхайме».

«Ты» он произнес шепотом, но недостаточно приглушил голос. Интересно, кто же это, который лишь выедет из Франкфурта, а мы уже давно будем дома? Отгадайте-ка, детки, загадку!

Не знаю, от чего это вдруг на меня нашла сентиментальность. С чего бы это? Можно подумать, что это у меня с ней любовь. Поэтому я нахально говорю:

— Если уважаемая госпожа желает быть дома раньше своего супруга…

Она бледнеет еще больше и, уставясь на меня, лепечет:

— Супруга?..

— Ну, может быть, братишки. Почем мне знать? — Такие вещи я говорю обычно, когда на меня накатывает сентиментальность. Интересно — почему?

— Послушайте, — начинает она, — я вас не знаю. Вы были столь любезны, что хотели меня подвезти. Но теперь я ни в коем случае…

Мужик толкает ее, и она замолкает. Этот джентльмен и я одного мнения. Я говорю:

— Все ясно. Хорошо вас понимаю. Прекрасно понимаю. Я оскорбил ваши чувства. Тысячу раз прошу извинения, госпожа Лорд.

— Как, вы знаете мою фамилию?

— Не только фамилию.

— Что это значит?

— Потом. А сейчас поехали.

— Я не сяду в машину, пока вы мне не объясните, что все это значит.

— Вам придется с ним поехать, — говорит мужик с щегольскими усиками. — Придется.

— Я так тоже считаю, — говорю я.

— А кто скажет мне, что вы не шантажист? — произносит она шепотом.

— Никто. — Пока что я еще чувствую себя на высоте. Но постепенно все это мне больше и больше напоминает французскую бульварную комедию.

Мужик подходит вплотную ко мне, хватает меня за блейзер и тихо говорит:

— Я предостерегаю вас. Если вы хотите использовать нашу ситуацию, то берегитесь! Я достану вас из-под земли, и тогда…

— Оставьте, — говорю я.

— Что?

— Оставьте в покое мой красивый пиджак. Мне это не нравится.

Но здесь я просчитался. Он не отпускает меня, а лишь улыбается из-под своих усиков, а в глазах его появляется злое коварство, когда он произносит:

— Мне безразлично, что вам нравится, а что — нет, господин Мансфельд.

— Мансфельд? — спрашивает она.

И тут я уже больше не чувствую себя на высоте. Я чувствую себя маленьким и ничтожным.

— Он назвал свою фамилию у справочного бюро, сеньора. Его господин папа — всем известный… Мансфельд.

— Мансфельд? — повторяет она.

Опять, опять эта скотина, мой отец!

— Вы можете доверять господину Мансфельду, — говорит красавец. — Он джентльмен. Когда у человека такой папа, это обязывает.

Скотина! Проклятая скотина — мой отец! Есть много способов унизить человека. Самый плохой, когда не остается ничего другого, как сказать себе: «Ну что я могу тут поделать? За тебя постарался другой». Но это никого не колышет. А посему заткнись и сиди. Так что я говорю только:

— Уже прошло четыре минуты.