Читать книгу - "Коммуна, или Студенческий роман - Татьяна Соломатина"

Гости не спорили с мамой, а Полина – и подавно. Правда, было дело, лет в четырнадцать она выпила целых два стакана вермута. Но дело было в Ленинграде. Они тогда с троюродной сестрой-ровесницей жили в университетской новостройке на Гражданском проспекте. Дядька был в геолого-разведочной партии. Тётка жила своей жизнью, а Полю и Аню отправили не то с глаз долой, не то охранять новую квартиру с новой же мебелью и прочими материальными благами. От вермута, как апогея независимости, найденного в баре отца кузины – геолога, сперва стало весело, а потом мутно. Девочки сидели на зелёном сукне профессорского стола и болтали о чём-то вечном – о любви, поэзии, театре, о том, чего это «только одного надо» этим «прецизионным станкам и бетономешалкам с розетками», и об арабских языках. О языках говорила преимущественно сестра, причём – сама с собой. Потому что Полину к тому времени уже стошнило, и она стояла под холодным душем, дав себе слово никогда-никогда ничего-ничего крепче кефира не пить.

– Анька, а ты знаешь, что такое «техника безопасности»? – спросила Поля сестру, перед тем как заснуть.

– Знаю! – уверенно ответила Аня. – «Спички детям не игрушка!» и «Осторожно! Работают сапёры!».

Последнее, что запомнила Полина, перед тем как погрузиться в тревожный похмельный сон, – красивая грудастая брюнетка сестра подкуривает толстую длинную кубинскую сигару из того же отцовского бара и разговаривает по-испански с Фиделем Кастро на плакате. Возможно, это была галлюцинация. Хотя случаи белой горячки после первого принятия слабоалкогольных напитков типа вермута в клинической психиатрии не описаны. А может, и описаны. Психиатры сами, случается, пьют. Так что мало ли кто чего понапишет, чтобы мы, добрые внушаемые обыватели, взяли да и поверили. И отравили себе этой верой жизнь похлеще любого алкоголя. Или, там, табакокурения.

Первая студенческая рюмка коньяку здорово искривила пространство и время. На часах было уже шесть вечера, и Полина понятия не имела, что она скажет матери на предмет столь длительного несанкционированного отсутствия.

– Зонтик! – не к месту захихикала она.

– Зачем зонтик, дождя ведь нет. А если и будет – не сахарные, не размокнем, – отреагировал Стасик на реплику. Они прогуливались по Приморскому бульвару, немного отстав от компании.

– Да нет! Ты не понял. Зонтик в жопу! – уже заливалась хохотом Полина.

– Ты чего?! – испуганно спросил парень, видимо не ожидавший от юной прелестницы подобных речевых оборотов.

– Да не. Не пугайся. Это я так. Это мама мне рассказывала о «розетках», «прецизионных станках» и «бетономешалках». Нет. Про это папа рассказывал. А мама про блядь. Ну и про зонтик. И про жопу, – Полина поскучнела и приготовилась расплакаться.

– А давай я тебе мороженого куплю и домой провожу, – предложил Стасик успокаивающим тоном. Стороннему наблюдателю моментально стало бы ясно, что с хмельными девицами дело ему иметь не впервой. Но только не с такими юными и домашними, как Полина Романова. Так что он уже проклинал компанию парней за опрометчиво налитую вчерашней школьнице рюмку, но заранее принимал всю ответственность на себя, если что.

– Давай, – послушно согласилась Полина, и плакать ей сразу расхотелось. Она очень любила мороженое. Здесь. На Приморском. Продаётся в будке у Потёмкинской лестницы. – Абрикосового. И домой проводи. Но только до подъезда. В квартиру я тебя не пущу, чтобы ты не пугался.

– Ладно. Понятно, – сказал Стас, который, откровенно говоря, ничего не понял. Чего это она его в квартиру не пустит? Неубрано, что ли? Ой ты ж господи ты боже ж мой, какие эти горожанки балованные и щепетильные. После колхозного детства, армии и общаги – разбросанные по паркету тапки и плюшевые мишки или, там, пыль в углах… Смешно.

Они подошли к арке. Полина чувствовала себя обязанной поболтать о том о сём пару минут. И постараться вежливо спровадить Стасика домой. Вернее, в общагу. Стасик же уходить не собирался и, несмотря на своё «понятно», явно рассчитывал на вкусный домашний ужин, как и любой галантный кавалер. Есть же у этой Поли папа и мама? Или хотя бы мама. И значит, в квартире этой девчонки есть вкусная еда. А в той общаге шаром покати. Если что и было в холодильнике, так соседи-старшекурсники уже давно сожрали. Готовить же лень. Да особо и не из чего, честно говоря.

– Ну давай я зайду и сдам тебя с рук на руки, если уж ты так боишься своих родителей, – ещё раз предложил Стасик, пожалуй, настойчивее, чем следовало бы. Что за девица?! Ничего не понимает! Мужика надо кормить!

– Не родителей, а маму! – мрачно буркнула Полина. – И боюсь я не родителей. И не за себя. А за тебя!

Она ни за что на свете не призналась бы, что ей попросту стыдно. Мама будет прожигать Стасика взглядом профессионального чекиста в поисках стигм всевозможных пороков. Полине вовсе не хотелось портить то хорошее впечатление, которое она, как ей показалось (что вполне соответствовало истине), произвела на ребят. Они все были очень милы. И смешной рыжий домашний мальчик Вася, который ежесекундно краснел. И разбитной Вадим, который ей, к слову, очень понравился. И длинноволосый Тарас в элегантных очках, говорящий загадочные слова многозначительным тоном. И Серёжа – грубый, но добрый. И даже этот несколько неуклюжий, мешковатый, уютный Стасик-Славик, проявивший себя истинным джентльменом, несмотря на смешной малороссийский селянский акцент. Особенно рассмешил её психованный умник, который, низко поклонившись, торжественно представился:

– Примус! Не потому, что вечная игла в жопе, а потому, что всегда первый!

– Анна Ярославна! – ответила Полина, приседая в книксене.

– Что, поди, хреново там, во Франции-то? – понимающе усмехнулся одногруппник, имени которого Полина сегодня так и не узнала.

– Да не сладко. Мыться – не моются. Писать-читать толком не умеют даже придворные. Чёрт знает что такое, а не европейское королевство!

Никто из компании здоровенных парней-переростков ничего, признаться, не понял. Примус – тот всегда с придурью-заумью. А девица, похоже, непроста, ох непроста! Ребёнок ребёнком с виду, но чтобы Примус даму заметил и был всерьёз, а не в клоунаду почтителен?.. А он был. О чём они там шептались и хихикали? Снобы! «Снобы» же шептались и хихикали о том, чем большое и светлое чувство под названием «дружба с первого взгляда» отличается от не менее большого и светлого, именуемого «любовью с первого взгляда». И что случается реже, а что чаще? И что в данном конкретном случае испытывал Примус? А Полина? Так и не разобрались. Но Примус на прощание приложился к ручке и сказал, что вынужден всех покинуть, дабы разобраться и начертать алгоритм.

– Слушай ты его больше! Он очередь в порт на разгрузку занимать полетел. Для себя и меня, – сдал товарища Вадим Коротков. – Мне-то много не надо, кино-вино-домино и пожрать, а Примус у нас – щёголь и интеллектуал. Ему ещё тряпки и книги нужны в безумных количествах.

Пока Полина путалась в воспоминаниях, придумывала весомые оправдательные аргументы для «отчёта по задержке», а новоявленный одногруппник недоумевал, в просвете арки появилась растрёпанная мама. В халате и тапках. Она походила на валькирию, если ваше воображение может нарисовать себе валькирию в байковом халате и матерчатых тапках. Полина в ужасе замерла. Чёрт! Она совсем забыла, что окна их квартиры выходят на улицу. И значит, maman уже некоторое время наблюдает… Нет-нет, у неё выдержки бы не хватило. Иначе она как минимум причесалась бы и надела платье. А ей, Полине, определённо нельзя пить даже в таких вот гомеопатических дозах. Потому что прощай, лисья хитрость и кошачья расчётливость. Так проколоться! Окна!.. Что сейчас будет?!! Позор сейчас будет! Боже, как стыдно!