Читать книгу - "Полет шмеля - Анатолий Курчаткин"

— Сама не хочешь? — отвечал тот. — Иди сама, нечего подзуживать.

Позднее, и годы спустя, пытаясь воссоздать в памяти все дальнейшее, Лёнчик никогда не мог объяснить себе, почему не остался в комнате, не продолжил свои расспросы, а неожиданно вышел в коридор, ведущий к сцене, поднялся по грубым деревянным ступеням — и оказался в кулисах. Как бы это было не по его воле. Точно как тогда в армии, когда не поднял руки за исключение из комсомола несчастного Афанасьева и взметнул ее вверх, голосуя «против».

В кулисах стоял, осторожно наблюдая из них за залом, кудряво-черноволосый человек с пластмассовой шкатулкой диктофона в руке. Это был тот самый Лёвчик, что когда-то снабжал Вету самиздатом. Он сейчас работал московским корреспондентом американской радиостанции «Свобода», чья штаб-квартира располагалась в западногерманском городе Мюнхене. Все эти годы они с Лёнчиком не виделись, и когда недавно Тараскин стал их знакомить, обоим пришлось вспоминать, откуда им знакомы лица друг друга. Однако и вспомнив, оба, словно по негласному уговору, сделали вид, что никаких отношений у них прежде не было.

— Что здесь такое? — поздоровавшись, спросил Лёнчик.

Лёвчик в ответ только пожал плечами. «Да в одном слове не скажешь», — что-то вроде такого означало это пожатие.

Лёнчик обогнул Лёвчика и выступил из-за кулисы. Просторный зал со своими шестьюстами пятьюдесятью креслами был пуст. Нет, не совсем пуст. Человек двадцать-тридцать в нем было. И все мужчины. Стояли по двое-трое у всех четырех дверей, прохаживались по боковым проходам, по проходу между партером и амфитеатром, прохаживались между рядами. Резко выделяясь среди них своей формой, в шинели и шапке на голове, точно так же прогуливался по центральному проходу милиционер. Сидел лишь один человек — в середине амфитеатра, круглоголовый, коротко стриженый, седовласый мужчина лет пятидесяти, в руках у него был металлический раструб мегафона, и, поднося его к губам, он время от времени принимался что-то говорить в него. Что — разобрать было невозможно, видимо, акустика зала не была приспособлена к железной речи мегафона, Лёнчик понимал только отдельные слова. «Россию», «жиды», «не допустим», «в Израиль» — что-то такое вырывалось из общего речевого шума.

Вот он увидел собственными глазами происходящее в зале, почему вместо того, чтобы вернуться за кулисы, отправиться обратно в комнату за сценой, он направился к лестнице, ведущей со сцены в зал? Вновь и вновь задавая себе позднее этот вопрос, Лёнчик так и не мог ответить на него. Он спустился по лестнице и, придерживая рукой тяжело бьющуюся на бедре набитую журналами сумку, двинулся по боковому проходу к амфитеатру. Достиг ряда, на котором сидел человек с мегафоном, и пошел вдоль ряда к нему. Но он сделал лишь несколько шагов — перед ним вырос молодой человек студенческого вида, в аккуратных, тонкой серебристо-металлической оправы очках, в опрятном сером костюме с галстуком — ни дать ни взять такой отличник-ботаник с четвертого-пятого курса.

— Сюда нельзя, — загораживая Лёнчику путь, сказал он.

— Почему вдруг нельзя? — спросил Лёнчик. — Я у себя, в своем Доме. Может быть, я хочу здесь сесть.

— Нельзя, — с прежней суровой твердостью ответствовал «студент», взял Лёнчика за локоть и стал подталкивать к выходу из ряда. Несмотря на внешне тщедушный вид, захват пальцев у него был крепкий — прямо тиски.

Выйдя в проход, Лёнчик поднялся на ступеньку выше и пошел в глубь амфитеатра вдоль другого ряда. Часового выставлено здесь не было, и он беспрепятственно достиг середины зала, оказавшись над седовласым.

— Зачем вы это устроили? — наклонился над ним Лёнчик. — Хотите выступить? Я договорюсь, выступите перед микрофоном, со сцены.

Седовласый не отреагировал ни единым движением. Держал мегафон у губ — и продолжал говорить. Зато среагировал человек из нижнего ряда — в растянутом, неопрятного вида джемпере, диковатого для мужчины яркого зеленого цвета.

— Уйти оттуда! — приказом закричал он Лёнчику. — Уйти! Немедленно!

Лёнчик выпрямился.

— Кто вы такой, чтобы приказывать? Что вы здесь делаете?

— Я кандидат в депутаты Луговой! — выкрикнул зеленый джемпер. — Уйти немедленно!

Лёнчик снова склонился к человеку с мегафоном. И теперь дотронулся до его плеча.

— Слушайте, вам не стыдно?

Седовласый не обратил на прикосновение Лёнчика внимания. Только отнял мегафон от губ, опустил его на колени — и, кажется, что-то проговорил. А может, и не проговорил, Лёнчик не мог бы утверждать этого в точности.

Но следом за тем раздался крик джемпера:

— Он дерется! — так, словно отдавал команду.

«Я дерусь?» — недоуменно прозвучало в Лёнчике. Но он даже не успел освоиться с этой мыслью: в следующий миг сверху на плечи ему прыгнули. Невероятным усилием, чувствуя, как мешает оттягивающая плечо сумка, Лёнчик сумел высвободиться и, высвободившись, успел схватить периферическим зрением, что и вдоль ряда, и перелезая прямо через кресла, к нему устремился сразу десяток человек, что болтались до этого в отдалении.

Каменно-тяжелый, взрывом пронзивший голову удар в висок на какое-то время ослепил его, он потерял ориентацию, а придя в себя, обнаружил, что погребен под грудой навалившихся на него тел — сколько их было: пять, шесть, семь? неизвестно, — и все били его — куда только могли достать. Потом, пытаясь понять, как выбрался из этой свалки, получив лишь один по-настоящему ощутимый удар — тот, в висок, — Лёнчик пришел к заключению: его спасло то, что их было слишком много и они мешали друг другу. Навалившись на него, они пригибали его все ниже к земле, он сопротивлялся, пытаясь устоять на ногах, ему казалось: этого не может быть, что его сейчас свалят, он вырвется, но они пригибали его все ниже, ниже, и в какой-то миг он почувствовал: нет, ему не вырваться.

Сколько это длилось? Десять секунд? Двадцать? Тридцать? Едва ли больше полминуты, скорее всего, и меньше, но ему тогда показалось — вечность. Вдруг — почти тотчас, как он почувствовал, что в полной их воле, — сплетшийся ком тел на нем стал распадаться, его неприятели один за другим оставляли его, и вот он смог разогнуться.

Лёнчик разогнулся, но оказалось, кто-то жестко держит его за локоть. Сквозь стоявшую в глазах туманную пелену он увидел, что его держит человек в милицейской форме. Одной рукой держит его, в другой у него — милицейская дубинка. Которой, похоже, его и спас.

— Кто такой? — жестко, как держал, вопросил милиционер. — Пройдем!

Он не шевельнул своей дубинкой, но Лёнчику показалось — милиционер ударил ею под дых. Схватить из всех именно его!

— Кто такой я? Это я — пройдем?! А эти? — обвел он вокруг рукой.

Лицо милиционера выразило колебание. Он размышлял. Так длилось несколько мгновений, потом он отпустил Лёнчика.

— Ваше? — перейдя на вы, ткнул милиционер пальцем в пол.

Лёнчик посмотрел — под ногами валялась его втугую набитая сумка. Он наклонился, поднял ее и надел на плечо. И подумал, что раз слетела сумка, то должны были упасть и очки. Но нет, очков на полу не было. Он потянулся рукой к лицу и обнаружил, что очки на нем. Только почему-то он плохо видел — какая-то муть стояла перед глазами. Вернее, стояла лишь перед правым, но мешала обоим. В дополнение к тому, ощутил он, правый глаз еще и слезоточит. Он снял очки. Правый висок, когда дужка массивной пластмассовой оправы проехала по нему, отозвался болью, и в голове тотчас жарко запульсировало. Лёнчик дотронулся до виска — там уже взбухла странной, вытянутой формы шишка, боль, остро отдававшую в кость, причиняло даже легкое прикосновение пальцев.