Читать книгу - "Вся правда о Муллинерах (сборник) - Пэлем Грэнвилл Вудхауз"

— Да. У него билеты на премьеру чеховских «Шести трупов в поисках гробовщика».

— У него, значит, билеты?

— Да. Билеты.

— Билеты, значит.

— Да.

Эгберт раза два прошелся по комнате, и на некоторое время наступила тишина, прерываемая только громким скрипом его зубов. Потом он заговорил.

— Что до этого фурункула Бэнкса, — сказал Эгберт, — я вовсе не против, чтобы ты обзавелась литературным агентом. Если уж тебе понадобилось писать романы, это касается только тебя и твоей совести. И уж если ты не стесняешься писать романы, полагаю, тебе нужен литературный агент. Но — и попрошу тебя слушать со всем вниманием — я не вижу никакой необходимости в том, чтобы пользоваться услугами литературного агента, который не только называет тебя «моя дорогая», но словно бы считает, что в его обязанности входит кормить тебя завтраками, обедами и водить тебя в театры каждый день.

— Я…

Эгберт властно поднял ладонь.

— Я еще не закончил, — сказал он. — Никто, — продолжал он, — не назовет меня узколобым. Если бы Джнт. Хендерсон Бэнкс чуть меньше смахивал на вошедших в историю великих любовников, мне было бы нечего возразить. Если бы манера Джнт. Хендерсона Бэнкса разговаривать со своими клиентками не так сильно напоминала о соловье, рассыпающем трели перед подругой, я промолчал бы. Но он смахивает, а она напоминает. При подобном положении дел, и учитывая, что мы помолвлены, я считаю своим долгом потребовать, чтобы ты реже виделась с этим вянущим полевым цветочком. Собственно говоря, я рекомендую вырвать его с корнем. Если ему надо будет говорить с тобой о делах, пусть говорит о них по телефону. И надеюсь, он ошибется номером.

Эванджелина уже встала, и ее глаза метали молнии.

— Вот так, значит? — сказала она.

— Значит, — сказал Эгберт, — так вот.

— Так я крепостная? — осведомилась Эванджелина.

— Чего-чего?

— Крепостная. Рабыня. Батрачка. Покорная любому твоему капризу.

Эгберт обдумал услышанное.

— Нет, — сказал он. — Вовсе нет.

— Да, — сказала Эванджелина, — я — не они. И я не допущу, чтобы ты вмешивался в мой выбор друзей.

Эгберт недоуменно уставился на нее:

— Ты имеешь в виду, что после всего мною сказанного ты намерена и впредь позволять этой непотребной хризантеме резвиться вокруг тебя?

— Вот именно.

— Ты серьезно намерена и дальше якшаться с этим отвратным куском сыра?

— Вот именно.

— Ты наотрез и буквально отказываешься дать пинка этой ошибке природы?

— Вот именно.

— Ну-у-у… — сказал Эгберт. В его голосе зазвучала мольба. — Но, Эванджелина, это же говорит твой Эгберт!

Надменная девушка засмеялась жестоким горьким смехом.

— Неужели? — сказала она. И вновь засмеялась. — Вы, кажется, воображаете, что мы все еще помолвлены?

— А разве нет?

— Категорически нет. Вы меня оскорбили, растоптали самые высокие мои чувства, повели себя как гнусный тиран, и я могу только радоваться, что вовремя поняла, что вы за человек. Прощайте, мистер Муллинер.

— Но послушай… — начал Эгберт.

— Уходите! — сказала Эванджелина. — Вот ваша шляпа.

Она властно указала на дверь. И мгновение спустя захлопнула ее у него за спиной.

В лифт вошел Эгберт Муллинер с грозно нахмуренным лицом, а по Слоун-стрит широким шагом удалился Эгберт Муллинер с еще более грозно нахмуренным лицом. Он понял, что его мечтам пришел конец. Он глухо засмеялся, оглядывая развалины замка, который воздвиг в воздухе.

Ну, ему все-таки осталась его работа.

В редакции «Еженедельного книголюба» сотрудники шептались, что с Эгбертом Муллинером произошла перемена. Он словно бы стал более сильным, более несгибаемым мужчиной. Его редактор, который со времени болезни Эгберта относился к нему с трогательной человечностью, разрешал ему оставаться в редакции и писать отзывы на книжные новинки, а интервьюировать дам-романисток посылал других, более стойких духом, теперь видел в нем свою правую руку, на которую можно полагаться безоговорочно.

Когда потребовался очерк «Мэртл Бутл среди своих книг», именно Эгберта он отправил на минные поля Блумсбери. Когда юный Юстес Джонсон, неофит, которому, конечно, не следовало давать столь опасного поручения, был обнаружен ходящим кругами и бьющимся головой о решетку Риджент-парка после всего лишь двадцати минут, проведенных в обществе Лоры Ламотт Гриндли, великой сексуальной романистки, не кто иной, как Эгберт, ринулся в брешь. И вернулся измученный, но без единой раны.

Именно в этот период он проинтервьюировал Мабелле Грангерсон и миссис Гул-Планк в один и тот же день — подвиг, о котором и поныне благоговейно вспоминают в редакции «Еженедельного книголюба». Да и не только там. До сих пор любой литературный редактор подбадривает робких сердцем, которые дрожат и пятятся, гордым призывом: «Помните Муллинера!»

«Разве Муллинер поддался страху? — говорят они. — Разве Муллинер дрогнул?»

И вот, когда понадобилась «Беседа по душам с Эванджелиной Пембери» для специального двойного рождественского номера, редактор в первую очередь подумал об Эгберте и послал за ним.

— А, Муллинер!

— Вызывали, шеф?

— Если уже слышали, остановите меня, — сказал редактор, — но как-то раз ирландец, шотландец и еврей…

Когда обязательное начало разговора между редактором и младшим редактором осталось позади, редактор перешел к делу.

— Муллинер, — сказал он в той ласковой отеческой манере, за которую его любили все сотрудники, — я начну с того, что в вашей власти оказать огромную услугу нашей милой старушке газете. Но после этого я должен сказать вам, что вы можете и отказаться, если захотите. Последнее время вам приходилось нелегко, и, если чувствуете, что задача вам не по силам, я пойму. Однако для специального рождественского номера нам необходима «Беседа по душам с Эванджелиной Пембери».

Он увидел, как содрогнулся его молодой сотрудник, и сочувственно кивнул:

— Вы полагаете, подобная миссия вам не по плечу? Этого я и боялся. Говорят, она хуже всей остальной банды. Высокомерна и рассуждает о