Читать книгу - "Таинственная страсть. Роман о шестидесятниках - Василий Аксенов"

Все трое замолчали. Занималась заря. Девы литературы плыли в розовеющих водах навстречу первенцу счастья электроходу «Леонид» с его позывными «Широка страна моя родная».

Роберт закурил сотую, небось, за сутки сигарету. «Из всего этого нашего простого советского бреда я только одну выловил здравую идею: переезд в Москву. Яков здесь попадет в нашу среду, и мы будем его заслонять своими широкими. Прописка дело сложное, но не безнадежное. Я беру это на себя. Почти уверен, что протащу негласный позитив через Секретариат. Очень важно обеспечить большую весомую публикацию Якова в „Юности“. Воображаете, старики, какой будет эффект: несколько страниц стихов Процкого трехмиллионным тиражом! Вот таким образом мы можем сохранить большого поэта для нашей культуры! Ты где остановился, Яша?»

«У Ваксона».

Роберт почему-то вздрогнул, покосился в ту сторону, откуда доносился плеск и переливчатый смех подвыпивших дам.

«На „Аэропорте“ или на Плющихе?»

«На Плющихе, — Процкий улыбнулся. — В обществе Мадам Аксельбант и Мадмуазель Вероникочки».

Роберт протянул ему свою визитную карточку.

«Если захочешь, можешь и к нам перебраться, на улицу Горького, возле Телеграфа. Пока что тащи стихи. Вместе отберем цикл для „Юности“, если не возражаешь. Ну, всего. Пора и в койку». И двинулся к дороге, где ждала его новенькая «Волга» с шофером.

Как хочется домой, думал он, пока шел. Никогда прежде не постигал ценности семейного лона. Ворчливая моя Анка, как я тебя люблю! Ритка-с-сигаретой, как славно с тобой покурить на кухне и обсудить литературный расклад.

Дочуры мои плюшевые и губастенькие, как ваш собственный отец; одна седлает твое плечо, другая увенчивает колено — нет ничего дороже вас! Кот Дорофей, избравший семейство Эров из глубины космических миров, кто превзойдет тебя в степенности походки? Брр-фрр-мао, прощай, моя молодость! Пришла пора усталости от богемного карнавала. Мне больше не подойти к Ралиске, чтобы поговорить с ней на «ты». Мне почему-то стыдно вспоминать, что я с ней совершал. Теперь я вижу естество свое в коллекционировании книг, литографий, нотных листов, оригинальных гравюр и тяжеленьких предметов письменного стола…

Тушинский смотрел ему вслед, пока он не скрылся в предрассветном тумане.

«Отяжелел наш Роб. Еще недавно похож был на баскетболиста, а теперь смахивает на тяжелоатлета. Грустно».

Процкий внимательно заглянул ему в глаза.

«Я вижу. Янки, тебе не очень-то — нет? — нравится его план с „Юностью“: я прав — нет?»

Тушинский пожал плечами.

«Почему же? План хорош. Теперь все зависит от тебя. Если примешь этот план, станешь советским поэтом. Если уедешь, тебя назовут „отщепенцем, совершившим ошибку на грани измены Родине“. Вообще-то я знаю, с кем надо поговорить о твоем отъезде. Есть такой московский бонвиван с колоссальными связями, Василий Романович Житников. Если дашь добро, я рискну».

У Процкого была странноватая привычка. Если возникала сложная ситуация, он брался рукой за подбородок, прикрывал указательным пальцем рот и начинал маячить вокруг, слегка постанывая. Так он поступил и на этот раз.

От канала поднимались развеселые дамы, и с ними непонятно по какой причине сияющие счастьем Ралисса и Ваксон. Процкий перестал мычать при взгляде на свою хозяйку. Откуда взялось это чудо, эта Сударыня Вечный Соблазн? Она выжимала свои волшебные волосы и заматывала их в короткую, но толстенную косу. «Здорово побесились! — восклицала она. — Здорово, но хватит! У всякой бесовщины есть свои пределы! Она не вечна! — слегка повисла на плече поэта. — Поехали домой, генюша, рубать редиску!»

С другого плеча его ухватила Нэлка Аххо. «Яшка, хочешь, я отдам тебе мою корону?» И сняв со своей головы маленький тазик, водрузила его на питерскую плешь. Влекомый двумя прелестницами, он обернулся на Тушинского. Тот стоял на берегу вместе со своей женой Татьяной. Завернувшись в пляжные полотенца, они вели какой-то диалог и обменивались жестами, словно сенаторы Рима.

«Добро! — крикнул Процкий. — Янки, добро!» Ян помахал ему в ответ: дескать, понял; добро так добро. На этом завершилось историческое для литературы «купание в канале».