Читать книгу - "Русский лабиринт - Дмитрий Дарин"

– Девушка, извините, ради Бога. Мне показалось…

– Нет, мы с вами нигде не встречались! – нарочито хмуро сказала она, потому что подумала – жаль, что не встречались.

– Да я понимаю. – Он обезоруживал своей открытой улыбкой. – Но понятно и другое.

Эффект был рассчитан точно. Она не удержалась от вопроса:

– И что именно вам понятно?

– Плохо, что до сих пор не встречались.

Оттого, что он угадал ее мысли, она вспыхнула. Тайна – лучшая одежда девушки, и она почувствовала себя голой.

– А вы не слишком торопитесь с выводами?

– У меня слишком мало времени, чтобы торопиться.

Она спохватилась, что до сих пор стоит и разговаривает с первым встречным. С первым обернувшимся встречным, но все-таки незнакомым. Каблучки зацокали по тротуару, но уйти не получилось – мужчина пошел рядом.

– Вы еще и бесцеремонны!

– Я не бесцеремонен, я беспомощен.

– Странное признание для мужчины.

– Я беспомощен перед вашей красотой. Разве это странно?

Она не захотела приправлять едкостью вкус признания в своих ушах, поэтому промолчала. Он понял все правильно.

– Что-то меня толкает к вам. Словно я стою на краю обрыва, внизу омут, и я заранее знаю, что дна нет. Ведь лучше утонуть, чем сломать шею, не правда ли?

– А разве нельзя выплыть?

– Из ваших глаз – нельзя!

– Тогда не прыгайте!

Брюнет рассмеялся и взял ее под руку. Она даже не заметила поначалу, так это получилось естественно.

– Я уже несусь вниз! А такое падение лучше полета!

– А я думала, полет – это когда вверх. Разве вниз лучше?

Мужчина задумался, но только на секунду.

– С вершины просто некуда больше.

– А вы на вершине?

Теперь брюнет ответил сразу:

– Нет, это вы на вершине. А я падаю с солнца. Лучом. И скоро стану солнечным зайчиком в ваших невероятных очах.

Она улыбнулась, таких букетов слов ей еще не преподносили. Мужчина вдруг выпустил ее руку и остановился. Она непроизвольно остановилась рядом и вопросительно посмотрела в его глаза. Они были серо-голубые, как подтаявший лед.

– Должен попросить прощения у прекрасной дамы – я не представился. Но я не буду сейчас представляться и вашего имени не спрошу. Испытаем судьбу?

Она непроизвольно кивнула и ступила на этот скользкий, таявший лед.

– Я не буду вас подкарауливать, не буду специально искать встречи, не буду ходить по этой улице. Но я почему-то уверен, что мы встретились не случайно. А коли так – мы не расстанемся надолго, фатум не позволит. И если… нет, когда мы снова встретимся, я не только назову свое имя.

Он молча ждал ее вопроса. Она всеми силами старалась его не задать, но по льду не ходят – по нему скользят. И часто против собственной воли. Она почти знала ответ. Это была полынья, и ее несло прямо туда.

– И что же это будет? Кроме имени?

– Я предложу руку и сердце. Что будет – уже не вернешь. Судьба.

Мужчина развернулся и пошел в обратном направлении, ни разу не оглянувшись. Она не могла отвести глаз от его удаляющейся фигуры, словно он уносил с собой что-то важное для нее. Что-то такое, без чего лишалось смысла то, зачем она шла еще несколько минут назад. Словно она забыла, куда направлялась. Наконец, стряхнув оцепенение, женщина пошла своей дорогой.

Перед входом на кладбище женщина купила живые цветы. Те, которые дарил ей покойный муж. Он не разбирался в цветах и дарил только розы. Только темно-красные. Опадающие лепестки иногда напоминали ей крупные капли крови. И когда случилась эта смерть, ей показалось – асфальт у покореженного автомобиля покрылся ковром таких лепестков. Боли она не чувствовала – смотрела, как беззвучно увядало ее тело, делая ковер все более густым. Теперь получалось – она возвращала ему все подаренные цветы. Но разве красота, как и жизнь, не даются только в долг? То, что она выжила в той автокатастрофе, – не его ли смерть одолжила ей жизнь?

Женщина остановилась у могилы. С траурной фотографии смотрело радостное смеющееся лицо – словно назло небытию. Так распорядилась она – вопреки глухой недоброй воли свекрови. Не только потому, что хотелось запомнить его таким. Ей казалось – так ему будет веселее. Не так тоскливо. Словно фотография здесь определяла состояние там. В конце концов, что-то там определяет судьбу здесь. Почему не могло быть и наоборот? Во всяком случае, она в это верила или очень хотела верить.

Она нагнулась к черной плите – положить цветы – и вдруг увидела маленький букетик. Кто-то принес цветы на могилу ее мужа, и принес не так давно – скромные тюльпаны еще притворялись живыми. В ее сердце встрепенулась почти забытая ревность. Живой, он мог принадлежать не только ей, она это знала, но смерть узаконила только одно право – право вдовы. И отменило все остальные. Свекровь умерла больше года назад, другой родни у него не было. И тут – цветы. Как будто кто-то нарушил их уединение, влез в интимный разговор. Она нахмурилась, но чужие цветы убирать не стала – положила свой букет роз рядом. И все-таки кто бы это мог быть? В женской памяти стали всплывать прежние подозрения и скандалы. Муж не был, как говорится, ходоком, но женщинам очень нравился. Высокий, с сильными руками и добрыми глазами, он не охотился за женским полом – бабы сами вешались на него при любом удобном случае. И он не всегда отказывал, она это знала. Она понимала, что остальных он жалел, а ее – любил, но когда ревность кормилась доводами рассудка? Она бесилась, кричала, била посуду, уходила, прогоняла, даже изменяла в отместку, но ничего не помогало от любви. И когда они мирились, он прикладывал ее руку к своей груди и шептал на ушко – послушай, это бьется родное сердце. Не плачь и не ревнуй, пусть оно бьется ровно. Ведь оно бьется только для тебя. И она целовала его в сердце, целовала вокруг, целовала везде до исступления, до слез. Сердце, родное сердце билось, а значит, жило только для нее. Разве не это счастье любой женщины? И она засыпала на его широкой груди с улыбкой на губах.

Теперь это сердце билось в чей-то чужой груди. После аварии с разрешения его матери сердце взяли для пересадки. Оно было здоровым и сильным, как он сам. Свекровь сделала это не ради денег – возможность спасти чью-то жизнь острее чувствуют люди, потерявшие самых близких. Она узнала об этом гораздо позже. Не когда пришла в сознание и не когда она вышла из больницы, гораздо позже. В последний момент. Свекровь умирала в больнице от саркомы, врачи вели счет на дни. Она дежурила у постели, когда мать ее мужа пришла в сознание. Взяв невесткину руку желтой, почти прозрачной кистью, свекровь долго смотрела ей в глаза. Так долго, что встречные взгляды переплелись и свили мост. По этому мосту перешли последние слова: «Не виню… Его сердце живет… найди… прости…» Она подумала, что старуха бредит. Но потом догадалась. Нашла бригаду «скорой помощи», приехавшую на место аварии в тот проклятый вечер. Молодой, но уже проспиртованный врач с щегольской бородкой узнал ее почти сразу. Вышел за ней на улицу. Он удивился ее быстрому выздоровлению, но не удивился ее появлению и смешал дым папиросы с туманом загадочных предположений. Хотя все сводилось к тому, что ничего исключать нельзя, она обменяла стодолларовую купюру на ответ поточнее. Врач «припомнил», что начальник бригады подтверждал кому-то по сотовому насчет здоровых органов «жмура». «Простите, пострадавшего». Но система так устроена, что возможностей узнать, кому они, то есть органы, достались, нет. Кроме одной.