Читать книгу - "Неон, она и не он - Александр Солин"

– Наташа… – наконец назвал он ее по имени, – ты не представляешь, как мне было плохо, и если снова…

– Если я тебе нужна – ты поедешь со мной! – перебив его и глядя на него в упор, с затаенной угрозой отчеканила она. Несколько секунд он смотрел на нее, а затем, словно заразившись ее волей, неожиданно твердо сказал:

– Хорошо, я поеду с тобой!

Он предложил ей снять куртку и подождать в гостиной, пока он переоденется.

– Нет, – нетерпеливо ответила она, – я подожду здесь…

Он быстро собрался и предстал перед ней, избегая ее взгляда.

– Поцелуй меня, – велела она, потянувшись к нему.

– Я небрит, – угрюмо проговорил он.

– Ничего! – заторопилась она, и он коснулся ее холодными вялыми губами.

Скрашивая дорогу односложными замечаниями, они добрались до ее дома. Он был скован и немногословен, и она усадила его за чай. Как и в тот памятный вечер их первой близости они расположились на кухне друг против друга, и он смог, наконец, разглядеть ее как следует.

«Опять питается как попало! – подумал он, жалея тонкую кожу скул и впалые тени щек. – Натуральная супермодель!»

– Ты опять похудела… – обронил он.

– Ты тоже…

– Ну, я-то понятно почему… – через силу усмехнулся он.

– И я по той же причине… – серьезно смотрела она на него.

Помолчали.

– Послушай, – сказала она, – я хочу тебе все объяснить…

– Наташа, не надо… Ей-богу, лучше мне ничего не знать…

– Нет, ты должен знать, иначе эта заноза будет только нарывать! – заупрямилась она, украшая волнением обострившиеся черты. Что ни говорите, а умеренная худоба для женского лица все равно, что сурдина для звука – делает то и другое тонким и трепетным. Он отвел глаза – всё его прежнее мучительное обожание вспыхнуло, будто его и не тушили усердные расчеты пожарных во главе с американцем и ее шефом. Стиснув зубы, он едва не застонал.

– Да, Феноменко мой бывший любовник! – храбро начала она. – Прости, что не сказала раньше и что познакомила вас… Да, я продолжаю у него работать, но понимаешь…

Она запнулась, не зная, как объяснить ему, незнакомому с традициями и нынешними нравами этого тесного мирка, каким образом красивой женщине приходится расплачиваться за право взобраться на деловой Олимп.

– В общем, так получилось. После смерти жениха мне нужна была опора, и тут подвернулся он. Не скрою – он был хорошей опорой, и я была ему благодарна, но никогда не любила, никогда…

«Вот и я ей тоже подвернулся и однажды буду ей не нужен, и она так же скажет про меня другому: но я его никогда не любила…» – грустно усмехнулся он про себя.

– К тому же ты видишь, каким он оказался подлецом… Прости, я не знала, что он так поступил. Я представляю, что ты обо мне думал…

Она замолчала и вопросительно посмотрела на него, словно спрашивая, достаточно ли ему того, что он узнал. Он не стал ее мучить и примирительно заметил:

– Наташа, у меня до тебя тоже были любовницы. Так что теперь? Мы же взрослые люди и все понимаем!

– Хорошо, – сказала она, – теперь этот американец…

«Он тоже оказался подлецом?» – чуть было не спросил он.

– Здесь все сложнее и… проще, – осторожно начала она. – Может, тебе это покажется глупостью, ерундой, женской дурью, но дело вот в чем: этот американец своим сложением, телом своим оказался копией Володи, моего покойного жениха…

Она замолчала и уставилась на него, проверяя эффект сказанного. Не обнаружив ни малейшего эффекта, она неуверенно продолжила:

– Ты понимаешь, меня словно заколдовали – я глядела на его тело и видела перед собой Володю! Понимаешь?

Он не понимал. Она беспомощно оглянулась, страдая от того, что под рукой нет тех нужных слов, которые где-то обязательно существуют.

– Ну, как тебе объяснить?! – страдальчески морщилась она, жестикулируя невпопад. – Ну, представь, что он вдруг воскрес и явился ко мне под чужим лицом! Нет, ну, глупо, конечно, так говорить, но я действительно не знаю, как еще сказать! В общем, я ходила за ним, как привязанная и ничего не могла с собой поделать! Прямо наваждение какое-то! – изнемогала она.

Ему пора уже было что-то сказать, и он, продолжая держать оборону, с грустной, отстраненной от ее страданий улыбкой сказал:

– Когда я увидел тебя веселую, счастливую рядом с этим американцем, я вдруг понял…

– Ничего ты не понял, трус несчастный! Ни-че-го! И вместо того, чтобы мне помочь, отказался от меня! – выкрикнула она.

Лицо ее сморщила некрасивая гримаса, а на глазах выступили слезы. Тут с ним что-то случилось, и он, забыв о данном самому себе слове хранить обожженное чувство в прохладном месте, не выдержал, вскочил и, огибая стол, устремился к ней. Она порывисто выпрямилась ему навстречу и похудевшими руками, словно лианами обвила его.

– Димочка, мне страшно! Ты не представляешь, как мне страшно! Я до сих пор не понимаю, что со мной было! Ведь я вела себя как ненормальная, была как игрушка в чьих-то руках! Только ты не думай – я тебе не изменяла! – всхлипывала она, припав к нему мокрой щекой. – Я ведь после возвращения ездила к Володе на могилу и просила, чтобы он меня отпустил! Я сказала ему, что ты хороший и любишь меня так же, как он! – горячо отчитывалась она.

– Еще больше, еще больше! – гладил он ее по голове, с трудом удерживая на цепи слезы. Обхватив ладонями ее мокрое лицо, он принялся покрывать его поцелуями. – Прости, прости меня! Я люблю тебя, люблю, конечно, люблю… – бормотал он, холодея от ужаса, что так легко и несправедливо мог ее потерять.

Тут бы, кажется, ей самое время сказать: «Я тоже тебя люблю!», но она лепетала:

– Я все время думала о тебе… Мне было так одиноко… Я смотрела на других мужчин и думала: «Господи, какие они все уроды!». Я ужасно злилась на тебя, что ты не звонишь… Если бы я знала раньше…

Он не дал ей договорить и, поймав на лету ее губы, завладел ее дыханием. Вино примирения небывалой крепости и вкуса ударило им в головы, и он, не отнимая губ, подхватил ее и устремился в спальную. Все вышло, как у нее с Володей в первый раз: он сорвал с нее и с себя одежду и с набравшей силу, почти звериной страстью взял ее, и она, не успев испытать телесных судорог, тем не менее, оказалась наверху блаженства…