Читать книгу - "Свечка. Том 1 - Валерий Залотуха"

Ты не делал того, что все делают, делал то, чего никто не делает, и всё делал так, как никто не делает, и фокус в том, что именно так и надо делать. Ты делал и был прав! Любил жену, с которой в этой стране не переспал разве только твой друг, да и то пришлось буквально отбиваться, любил – и был прав! Души не чаял в дочери, которую не признавали твоей даже дети. Смотрел на шнобель, которым ее Дерновой одарил, и находил в нем собственную курносость. И опять был прав! А в собственной матери, помешавшейся на коммунистической идее, маразматической, злобной, ненавидящей всех старухе, находил интеллект Софьи Ковалевской и добродетельность матери Терезы. И в этом ты, конечно, прав. Дешевую проститутку считал королевой, не смея дотронуться до нее пальцем. И опять прав! И называл другом изолгавшегося, испаскудившегося, ничтожного человека, который уже давно не человек, а дерьмо собачье…

Знаешь, а ведь я тебе завидовал, сколько тебя знал – завидовал. Кажется – кому, казалось бы – чему? Я – тебе, твоей способности любить. Я никогда никого не любил, не мог, не получалось, видел по тебе, как это… Как это прекрасно…

Свою неспособность любить я компенсировал способностью купить… Но я пытался, пытался…

Под твоим благотворным влиянием я даже пытался заниматься благотворительностью. Детским домам, например, помогать… Я в детстве завидовал детдомовским, тому, что у них ни папы, ни мамы… Так вот – воруют! Приносишь деньги директору – ворует директор, приносишь вещи воспитателям – воруют воспитатели. А дети, которым от всех твоих даров досталось по петушку на палочке, лижут этого петушка, смотрят на тебя и ненавидят. После того, как они прокололи в моем «ягуаре» все четыре колеса, я оставил благотворительность, а тебе ничего этого не рассказывал, чтобы не травмировать. Нет, я не требую любви, не жажду благодарности, но ненавидеть-то меня за что?

Я лично общался с миллионом отечественных чиновников, и ни один, я подчеркиваю, ни один ни разу не отказался от взятки. И не то чтоб я так предлагал, что нельзя отказаться, наоборот, сами просили, клянчили, требовали: «Дай! Дай! Дай!» В девяносто четвертом, что ли, году, Верховная Рада Украины приняла под мой бизнес закон. Из-за моего харьковского детства они считают меня своим, правда, не знаю кем: хохлом, немцем или жидом. Так знаешь, сколько мне это стоило? Десять тысяч долларов. Я собственными глазами видел, как перед входом в их вшивый парламент депутатам раздавали тощие конвертики. По сотне, я думаю, на рыло. Ты, конечно, скажешь, что то Украина, а это – Россия. А я на это у тебя спрошу: Гоголь чей писатель? Все мы одним миром мазаны. Русским. Рашка по-прежнему занимает 1/6 часть суши. Мы всех проглотим, переварим и выкакаем, и будет одно русское дерьмо.

Знаешь, почему я не посвящал тебя в свой бизнес? Казалось, чего проще – сделать тебя президентом одной из моих гоп-компаний, положить оклад в пару-тройку тысяч баксов, одеть в приличный костюм, и живи, друг, не бедствуй. Хотел, но вовремя одумался. Ты же не будешь, как все остальные мои президенты, болванчиком сидеть. Ты же будешь все время удивляться: «А это что? А это зачем? А почему? А почему?» То, чем ты являешься, находится в непримиримом противоречии с тем, чем я занимаюсь. Ты бы разрушил весь мой бизнес изнутри. Он бы рухнул. От стыда. К тому же он у меня не такой большой. Был. Другое дело – бизнес Наума. Ты бы затерялся в его блуждающих по свету ворованных миллиардах, в толпах жаждущих хоть как-то услужить хозяину, за что он допустит к корыту и можно попытаться сунуть в него хотя бы одно копытце, а лучше присосаться к последнему, недоразвитому сосочку и – развивать его, развивать! Но дело-то в том, что ты к нему не пойдешь, с голоду будешь подыхать, газетами станешь торговать в переходе, а не пойдешь к нему. Потому что тебе стыдно. Потому что у тебя есть совесть. Знаешь, на чьи деньги существует так называемая партия «Чистые руки»? Угадай с трех раз. Наш бывший однокурсник, отец твоей дочери, присосался и развивает…

Но совесть – болезнь заразная, они очень боятся заразиться, поэтому решили подвергнуть тебя санобработке. Формалином. Ты прав был там, у Белого дома, когда произнес на первый взгляд загадочную фразу: «Здесь что-то происходит». Тогда действительно что-то происходило, казалось, все в нас действительно может измениться. Но это продолжалось совсем недолго… Мы профукали свою надежду… А знаешь, что я понял недавно? Советское значит русское. Раньше я был уверен, что это не так, что с концом советской власти кончится и советский человек. Ничего подобного – он жив, он цветет и пахнет. Теперь же я думаю, что советский человек жил здесь еще до прихода советской власти, а когда она пришла, просто стал называться своим именем. «Здесь что-то происходит», – сказал ты, глядя на меня своими овечьими глазами. Ты знаешь, баран, что глаза у тебя овечьи? Был я как-то в одном загородном ресторане, там небольшой загон, в нем стоят овечки, ты подходишь, выбираешь, и спустя некоторое время тебе приносят шашлык. Чеченцы держат ресторан. Так вот, стал я выбирать и заглянул в глаза… Смотрю и думаю: «Где-то я их уже видел?» У тебя овечьи глаза, баран. Остался я в тот вечер без шашлыка и напился.

Раньше ты говорил, что я слишком много пью. Интересно, что бы ты сказал теперь. До чертей, старик, до самых настоящих… Я бы многое мог тебе о них рассказать, но ведь они тебе совершенно неинтересны. И тут ты прав. Ты всегда и во всем прав, и я тебя за это ненавижу, ох, как я тебя за это ненавижу! Так вот, на прошлой неделе, сразу после того, как я плотно пообщался с чертями, приходят ко мне двое. Или трое? Не помню, да это и не важно. Открывает один свой, как я его потом назвал, ядерный чемоданчик, вынимает довольно толстую папку, открывает и начинает доставать листочек за листочком, а на них – история моего бизнеса, начиная с первых ста тонн вывезенного из Германии армейского бензина. Я удивился и спрашиваю: «Неужели моя скромная персона привлекла внимание таких серьезных товарищей? Неужели вы за всеми следите?» – «Ну что вы, Герман Генрихович, за всеми следить – это какие же штаты надо иметь. Только за теми, кого нам заказывают». – «Чего же ваш заказчик от меня хочет?» – «Хочет, чтобы убирались вы куда-нибудь подальше». – «Понятно, – говорю, – а не проще было бы пиф-паф?» – «Проще, – говорят, – но наш заказчик этим не занимается». – «Хорошо, а если я поступлю иначе?» – «Тогда эти материалы появятся в газетах». – «В каких газетах?» – «В разных. В “Ежедневном бизнесмене” для элиты и в “Столичном молодежнике” для народа». Короче, дали они мне неделю, чтобы я убирался из родимой Рашки ко всем чертям. И неделя эта подходит к концу завтра. Или сегодня? Ну да, сегодня. До Сокрушилина я так и не смог добраться, секретари и референты к нему не подпустили, а вот с Наумом мне пообщаться удалось. На приеме в английском посольстве по случаю дня рождения английской королевы. Он очень удивился и очень убеждал меня в том, что не имеет к этому делу ни малейшего отношения. Я почти поверил, а через неделю пришли эти черти с ядерным чемоданчиком. Но сколько же их в действительности было?

Как будто всё случайно и ничего случайного. Ехал Сокрушилин, ткнул в тебя пальцем, и вот… Как бы не так! Тебя искали! Тебя выискивали, высчитывали, вынюхивали. Я тебе сейчас скажу, а ты не слушай… Да хоть и слушай, все равно не поймешь. Ты ангел, урод, последний ангел этой чёртовой державы. Им нужен был именно ты, и они тебя взяли. Сперва они даже не поверили своему счастью. «Неужели это он и есть – этот баран с овечьими глазами?» И когда это поняли, впились в тебя зубищами так, что кости затрещали.