Читать книгу - "Вокруг себя был никто - Яков Шехтер"

Два раза Вирга привозила мне бутерброды и горячий кофе в термосе, сумку она оставляла внутри за дверью, предварительно закрыв ее снаружи, и только тогда стучала. Какая трогательная наивность! Они, наверное, предполагали, будто я изнываю от одиночества и наброшусь на Виргу, постараюсь заговорить с ней. Не тут то было, я упивалась тишиной, уютом и спокойствием и просидела бы в мастерской еще один день.

Самое странное произошло ночью. Мне приснился сон, очень явный и отчетливый сон, абсолютно походивший на реальность; проснувшись, я долго не могла поверить, будто случившееся не произошло на самом деле. Потом, спустя несколько лет, когда Мотл рассказал мне о ныряльщиках, я поняла, что со мной произошло.

Посреди ночи я внезапно открыла глаза. В комнате стояла темнота, возле камина, чуть освещенные светом углей, сидели двое. Различить черты лиц было невозможно, но в том, кто они, я не сомневалась ни секунды.

– Секретная стала, – сказал Мирза. – Холодная и секретная.

– Мы тебе помогаем, а ты секретная! – добавил Абай.

– Печка топи, – приказал Мирза. –Зябко тут.

Я добавила дров, царапая пальцы об острые края сучьев, и вскоре разгоревшееся пламя осветило лица нежданных гостей. Они были одеты точно так же, как в Каракалпакии, но лица стали чуть тверже, суровее. Даже Абай казался грозным, возможно из-за насупленных бровей. Слезы полились по моим щекам, в горле защекотало, на сердце стало горячо, все вернулось, рывком, стремительно, сомнения рассеялись как дым, как утренний туман, я снова трепетала от любви и причастности, и хотела любой ценой продлить эти минуты счастья.

– Послушай, – сказал Абай. – У каждого человека на духовном пути случаются подъемы и спады. Иногда ему кажется, будто дорога зашла в тупик, учителя обманули, друзья предали. Так шайтан дурит посвященных. Чем ближе подходишь к цели, тем сильнее сопротивление злого начала. Иди за сердцем, его не обманешь. Как сердце прикажет, так и поступай.

– Да, – кивнул Мирза, – за сердцем, за сердцем ходи.

Дрова прогорели и темнота начала снова выбираться из углов.

– Тапи печка, – приказал Мирзабай.

Я поднялась, засунула ноги в туфли и вышла в первую часть подвала, где посреди строительного мусора лежали заготовленные Андрэ дрова. Оцарапанные пальцы болели: потерев хорошенечко ладони, одну о другую, я ухватила несколько поленьев и быстро вернулась в комнату. Она была пуста, только быстро исчезающие вмятины на матрасах показывали, что несколько мгновений назад там кто-то сидел. Секунда-другая и вмятины исчезли.

Я осела в углу, поджала колени к подбородку и застыла в такой позе почти до рассвета. Мысли, ах какие мысли крутились в моей голове, жаль, припомнить их мне так и не удалось. Картина мира, раньше словно наблюдаемая через мутное зеркало, прояснилась, связи и зависимости лежали четко, как на ладони. Посмотрев на ситуацию с разных сторон, я приняла решение и, успокоившись, заснула…

В подвале стоял серый рассвет. Дышалось тяжело, недобрая тишина притаилась за дверью.

Я долго лежала, пытаясь сообразить, что же произошло. Засыпала я, сидя в углу, а проснулась лежа, укрытая одеялом, с подушкой под головой. Мирза, неужели они приходили ко мне в мастерскую? Нет, не может такого быть, невозможно поверить! Другая реальность оказалось совсем рядом, стоило вытянуть руку, и погрузить пальцы в еще теплую золу.

Через час я пришла к однозначному выводу: все произошло во сне. Иначе можно сойти с ума! Но решение, какое решение я приняла перед тем как заснуть, и какая картина мира открылась в ту минуту перед моими глазами? В памяти осталось лишь ощущение ясности и полноты, разумности мира, насквозь пронизанного гармонией, однако, что именно изображала картина, я не могла вспомнить. Не вспомнила и до сих пор, завеса приоткрылась лишь на мгновение.

Все было на той картине: любовь и сострадание, жалость и желание помочь, мудрость и горький опыт человеческой души, прикоснувшейся к вечности. Космос втекал в мои глаза, проникая прямо в сердце, по сравнению с его величием детские игры тщеславий, мелкие потехи эго, показались низменными забавами, и мне стало стыдно за свои сомнения.

И вот тут я впервые обиделась на своих родителей, на школьных учителей, на мудрых профессоров из Тартуского универа: сколько бесполезных и лишних знаний они вложили, вдолбили, подсунули в мою голову, а вот эти, основные понятия не удосужились разъяснить.

Где правда, есть ли компас, кому верить, стоит ли надеяться? Голова кружилась от вопросов, за последние полгода туман только усилился, жизненный опыт шел вразрез с книжными установками, а посоветоваться было совершенно не с кем.

Я прикоснулась пальцем к оконному стеклу. Окно подвала выходило в узкую нишу перед фасадом, а точнее, яму, обнесенную сверху чугунной оградкой. Когда-то яму оштукатурили, но с тех пор прошли десятилетия, если не века: серые куски штукатурки с черными проплешинами плесени висели клочьями на рыжих кирпичах, на полу громоздился занесенный ветром мусор. Полусгнившие листья, камушки, несколько смятых пачек из-под сигарет, окурки. Между ними бодро прыгал серый воробышек, выклевывая из грязи только ему видимые зернышки и крошки.

«Если воробей, маленькое дурное насекомое, и тот может отличать хорошее от плохого, – подумала я, – неужели мне, большой, взрослой Тане, и не удастся?»

Так прошел этот день, не самый плохой из дней моей жизни, я покинула мастерскую более спокойной, чем вошла в нее. Идти по сердцу, так велел Мирза, я и буду идти за сердцем, сама решать, полагаясь только на свое понимание добра и зла, и никакие Мастера, подмастерья, избранные ученики и приближенные женщины меня больше не собьют с дороги.

Услышав мой рассказ, Вилия пришла в восторг.

– Ну, ты даешь, прямо, как у Кастанеды! Мирза тебе повторил слова дона Хуана, только в иной форме.

Она достала здоровенный том, переплетенный заботливыми руками Андрэ в красивый кожаный переплет, быстро отыскала нужную страницу и прочла:

– Все пути ведут из кустов в кусты, из никуда в ничто. Главное – пройти по ним с радостью.

Вилия продолжала листать книгу, отыскивая новые совпадения.

– Ты помнишь, в самом начале ученичества, дон Хуан велел Кастанеде отыскать во сне свои руки, и пока не найдет, не появляться. И ты нашла, когда топила камин.

Я взглянула на свои пальцы. Никаких следов царапин или заноз, аккуратные, гладкие ногти, розовая кожа. Все явно произошло во сне, и только во сне.

Игорь отнесся к моему сидению в мастерской критически.

– Спать меньше надо, – передал он мне через Вилию. – На черный день сохрани себе маленький сон. Настоящая жизнь происходит наяву. Сколько я вас ни призываю проснуться, а вы все глубже во сны забиваетесь, как дворняги в конуру. Там тепло и уютно, но главные события все-таки разворачиваются за стенами будки.

Но я ему не поверила, мне показалось, будто Игорь просто ревнует, видя, как я ускользаю из-под его влияния. Его упреки уже не могли сбить меня с намеченной дороги, тем более, что указали ее учителя самого Игоря.