Читать книгу - "Один в Берлине - Ганс Фаллада"

Впервые после того, как у Трудель случился выкидыш, Хергезели вышли на прогулку. Сперва путь лежал по улице в сторону Грюнхайде, потом они свернули налево, на Франкенвег, и по берегу Флакензее направились к Вольтерсдорфскому шлюзу.

Шли они очень медленно, Карл нет-нет торопливо поглядывал на Трудель, которая шагала рядом, опустив глаза.

– Как хорошо в лесу, – сказал он.

– Да, хорошо, – ответила она.

Немного погодя он воскликнул:

– Смотри, лебеди, вон там на озере!

– Да, лебеди… – Больше она ничего не сказала.

– Трудель, – встревожился он, – почему ты молчишь? Почему тебя ничто не радует?

– Я все время думаю о моем нерожденном ребенке, – прошептала она.

– Ах, Трудель, у нас будет еще много детей!

Она покачала головой:

– У меня никогда больше не будет ребенка.

– Так сказал доктор? – испуганно спросил он.

– Нет, не доктор. Просто я чувствую.

– Нет, так думать нельзя, Трудель. Мы еще молоды, заведем еще много детей.

Она опять покачала головой:

– Иногда я думаю, это мне в наказание.

– Наказание! За что, Трудель? Чем мы его заслужили? Нет, это случайность, просто подлый слепой случай!

– Нет, не случай, а наказание, – упрямо повторила она. – У нас не будет ребенка. Я невольно все время думаю о том, что сталось бы с Клаусом, когда бы он подрос. Юнгфольк^[37] и гитлерюгенд, СА или СС…

– Что ты, Трудель! – воскликнул он, совершенно обескураженный черными мыслями, терзающими жену. – К тому времени, когда бы Клаус подрос, со всем этим гитлеризмом было бы давно покончено. Осталось недолго, поверь!

– Да, а что мы сделали ради лучшего будущего? Ничего! Хуже чем ничего: мы бросили хорошее дело. Я теперь очень часто думаю о Григоляйте и Младенце… вот за это мы и наказаны…

– Ах, чертов Григоляйт! – сердито сказал он.

Он был очень зол на Григоляйта, который так и не забрал свой чемодан.

Хергезель уже несколько раз продлевал срок хранения.

– По-моему, – сказал он, – Григоляйта давно посадили. Иначе бы мы что-нибудь о нем услышали.

– Если он сидит, – упрямо сказала она, – то по нашей вине. Мы его подвели.

– Трудель! – с досадой воскликнул он. – Ну что за ерунда! Не смей даже думать об этом! Мы с тобой в заговорщики не годимся. И приняли единственно правильное решение – бросить все это.

– Да, – с горечью сказала она, – зато мы годимся в мокрые курицы, в трусы! Ты говоришь, Клаусу не пришлось бы идти в гитлерюгенд. Но даже если и так, даже если он мог бы уважать и любить своих родителей – что мы для этого сделали? Что мы сделали ради лучшего будущего? Ничего!

– Не все способны играть в заговорщиков, Трудель!

– Верно. Но можно ведь делать и другое. Если уж такой человек, как мой бывший свекор, Отто Квангель… – Она осеклась.

– А что такое с Квангелем? Что ты о нем знаешь?

– Нет, лучше не стану говорить. Вдобавок я ему обещала. Но если уж старый человек вроде Отто Квангеля работает против этого государства, то, по-моему, нам стыдно сидеть дома сложа руки!

– Но что мы можем сделать, Трудель? Ничего! Подумай, какая власть в руках у Гитлера, а мы-то с тобой – вообще ничто! И сделать ничего не можем!

– Если все будут думать, как ты, Карл, Гитлер навсегда останется у власти. Кто-то должен начать бороться против него.

– Но мы-то что можем?

– Что? Да всё! Можем писать призывы и развешивать на деревьях! Ты работаешь на химическом заводе, как электрик бываешь во всех цехах. Тебе достаточно немного повернуть один-единственный вентиль, ослабить болт на каком-нибудь станке – и результат многодневных трудов пойдет насмарку. Если так поступишь ты и еще несколько сотен других людей, Гитлеру туго придется с военной техникой.

– Да, а во второй раз меня бы сцапали за шкирку и казнили!

– Вот о чем я и говорю: мы трусы. Думаем лишь о том, что будет с нами, а не о том, что происходит с другими. Пойми, Карли, ты освобожден от службы в вермахте. Но если б тебе пришлось стать солдатом, твоя жизнь тоже каждый день висела бы на волоске, и ты бы даже считал, что это в порядке вещей.

– Ах, в армии я бы тоже подыскал тепленькое местечко!