Читать книгу - "Собрание сочинений в 9 тт. Том 7 - Уильям Фолкнер"

у сухопутной натчезской тропы тайных притонов (однажды кто-то принес в этот край странное семя, зарыл его в землю, и теперь широкие белые поля покрывали не только пустынные места, оставленные его бессмысленным и беззаботным топором, но уничтожали, оттесняли дебри еще быстрее, чем он, так что у него едва было прикрытие для спины, когда, притаясь в своих зарослях, он глядел на своего экспроприатора в бессильной, недоверчивой и непонятной ярости), потом волокли в города для официального обвинения в судебном зале, а потом на виселицу или на сук дерева.

Потому что прошли те дни, давние, прекрасные, наивные, буйные, разгульные дни без будущего; последние плот и килевая лодка (Майк Финк был легендой; вскоре даже деды не будут уже заявлять, что помнят его, героем реки стал теперь пароходный шулер, сходящий на берег в пышном, измазанном до взъерошенных волос наряде там, где капитан высаживал его) были проданы по кускам на дрова на Шартрез-, Тулуза-, и Дофин-стрит, а смельчаки чикасо и чокто, коротко стриженные, в комбинезонах, вооруженные кнутами погонщиков вместо дубинок войны и уже собирающиеся уезжать на запад, в Оклахому, смотрели, как пароходы бороздят даже самые мелкие и отдаленные лесные речки, где под гребные колеса неслышно падали жертвы Хейра и Мейсона, ограбленные и нагруженные для тяжести камнями; наступало новое время, новый век, новое тысячелетие; приречные области континента опутала и пронизала единая обширная торговая сеть; Новый Орлеан, Питтсбург и Форт-Бриджер, штат Вайоминг, стали пригородами друг друга, судьба их была неразрывна; люди разглагольствовали о законе и порядке, у всех на устах были деньги; все безграничное, неизмеримое утро нации не смолкало единодушное прекрасное утверждение: выгода плюс система правления равны безопасности: нация всеобщего процветания; та крупица, тот купол, тот позолоченный прыщ, та Идея уже возникла, она висела, словно воздушный шар, или предзнаменование, или грозовая туча над тем, что когда-то было дебрями, притягивая, привлекая все взоры: Миссисипи, штат, суверенность; триумвират законодательного собрания, судопроизводства, исполнительной власти, но без столицы, действовал как бы из полевой штаб-квартиры, управлял как бы по пути следования к тому высокому постоянному месту в галактике штатов, и в 1820 году на тайном полевом совете в Колумбии законодательное собрание отобрало, снарядило и отправило трех уполномоченных: Хиндса, Лэттимера и Пэттона, не политиканов и тем более не приспособленцев, а солдат, инженеров и патриотов — солдат, чтобы управляться с действительностью, инженер, чтобы управляться с вдохновением, патриот, чтобы крепко держаться за мечту, — и трое белых людей медленно поплыли в индейской пироге вверх по пустым плесам лесной реки, подобно тому, как два столетия назад трое французов плыли вниз на своем северном берестяном челноке по более широким и пустым.

Но эти люди плыли не по воле течения; они гребли, потому что путь их лежал вверх по реке, они двигались не безвольно к неизвестным таинствам и силам, а учреждали в дебрях центр сознательного и добровольного сплочения людей, они тоже пристально всматривались, вглядывались в густо заросшие, непроницаемые берега, возможно, и сами ощущали на себе чужие ожесточенные взгляды, но уже не обращали на них внимания, и не потому, что смуглые обитатели дебрей, уже лишенные своих владений, стали менее злобными, а потому, что это каноэ несло не смиренный и окровавленный крест Иисуса и Людовика Святого, а весы, повязку на глаза и меч — вверх по реке к утесу Ле Флера, лавке фактории, основанной на высоком, тихом мысу канадским путешественником, чье имя, писавшееся и произносившееся теперь «Ле-флор», будет носить первый наследственный вождь чокто, полуиндеец-полуфранцуз, на Совете Пляшущего Кролика он примкнул к белым и остался в штате Миссисипи, когда его племя отправилось на запад, со временем он станет одним из крупнейших рабовладельцев и плантаторов, оставит после себя имение с усадьбой, названной его именем, и плантацией, названной в честь любовницы французского короля, — и наконец остановились, хотя продолжали неторопливо грести, чтобы пирогу не сносило течением, глядели не вверх на темные лица обездоленных, смотрящих с вершины утеса, а изумленно переглядывались друг с другом в стоящей на месте пироге, говоря: «Это город. Это штат».

В 1821 году генерал Хиндс, его соуполномоченные и в качестве советника Абрахам Дефранс, директор общественных зданий в Вашингтоне, заложили город в соответствии с планом, который Томас Джефферсон семнадцать лет назад составил для Клейборна, губернатора территорий, и выстроили здание законодательного собрания: тридцать на сорок футов кирпича, глины и местного известняка, однако достаточно большого, чтобы вместить мечту; первое заседание состоялось там в канун нового, 1822 года.

И назвали город в честь другого старого героя, доблестного собрата Хиндса по оружию в победоносных сражениях с британцами и семинолами, который вскоре станет президентом, — старого дуэлянта, драчливого, сухопарого, неистового, шелудивого крепкого старого льва, который ставил благоденствие нации выше Белого дома, жизнеспособность своей политической партии — выше того и другого, а превыше всего этого он ставил не честь своей жены, а принцип, что честь необходимо защищать в любом случае, есть она или нет, так как защищенная она в любом случае есть: Джексон, этот новый город, созданный не как город, а как центр руководства людьми, разделял мужество, стойкость и удачу доблестного солдата, местность же вокруг него была названа «округом Хиндс», в честь менее славного воина, так как приют героя, даже пустой, не только разделяет его величие, но даже укрепляет и усиливает оное.

И он нуждался в них, по крайней мере в удаче: в 1829 году сенат принял билль, санкционирующий перенос столицы в Клинтон, Дом отменил его; в 1830 году Дом сам голосовал за перемещение в Порт-Гибсон на Миссисипи, но тут же передумал, отрекся, на другой день голосовали за перемещение ее в Виксберг, но из этого тоже ничего не вышло, не сохранилось никаких записей (Шерман сжег их в 1863 году и уведомил об этом своего начальника, генерала Гранта, запиской, написанной от руки с утешительной и ободряющей краткостью), говорящих о том, что происходило в то время: возможно, проба, репетиция, или, может быть, то была проложенная неделями и месяцами колея привычки, или, возможно, старческий, рассеянный, так или иначе неуслышанный голос, или присутствие трех патриотов-мечтателей, которые бдролись с течением и несли мечту, словно ребенка вместе с динамитом: у него не было собственной власти для совершения перемен; и лишь в 1832 году, возможно в самозащите или, может, просто от усталости, была написана конституция, именующая Джексон столицей если и не навечно, то по крайней мере на время до 1850 года, когда (возможно, то была лишь надежда) более