Читать книгу - "Вид с больничной койки - Николай Плахотный"

Друзья наконец разъяли свои объятия. Мокров первый обрел дар речи. «А это вот моя подруга жизни! — И кивком указал на даму в строгом брючном костюме. — Знакомьтесь».

«Татьяна… Можно просто — Таня», — проговорила она на чистейшем русском, слегка грассируя. То была милая картавинка, раскатистая горловая речь, так называемое курлыканье, свойственное в основном женщинам со вздернутым носиком, или, как говорят, кирпатым! Все вместе создает поразительный эффект или шарм, от коего мужчины порой балдеют.

14

Сдав по акту приемной госкомиссии Иркутскую ГЭС, инженер Мокров был откомандирован в Бразилию для проведения изыскательских работ под будущий гидроузел. Вместе с ним уехала в Южную Америку и Таня. Тамошний климат сибиряку пришелся не по путру. Подхватил тропическую лихорадку в острейшей форме, как безнадежного его поместили в барак типа хоспис, где он, по приговору врачей, должен был тихо угасать.

Однако небесные ангелы оказались расторопней своих земных собратьев в образе фельдшеров, санитаров. К тому же не обошлось и без роковой путаницы.

В группе безнадежных оказался еще один сибиряк, по фамилии Мокшин. По написанию и произношению (на испанском) фамилии их почти не отличались, или же в документах возникла ошибка. И вышло так, что Сашкин земляк, он же сосед по больничной койке, на третью ночь действительно отдал душу богу. Санитары безо всяких церемоний перенесли усопшего в морг и (как невостребованного близкими) погребли на эмигрантском погосте. Вычеркнули имя из списка.

Случилось это в отсутствие Татьяны. Она в это время находилась в роддоме, на подстраховке. Из гуманных соображений врачи не стали беспокоить будущую мать печальной вестью. О горе своем она узнала по возвращении в отель. Сильная духом женщина все же впала в отчаяние. Да и было от чего… Оставалась совершенно одна, в чужой стране, без жилья и без средств существования, к тому ж с будущим младенцем на руках.

На сей раз подтвердилась древняя поговорка, которая на всех языках подлунного мира звучит так: «Свет не без добрых людей». Откуда-то взялись благотворители, покровители, утешители, спонсоры. Как могли отвлекали несчастную от горестных дум. Татьяна настраивалась на преждевременные роды, мысленно готовилась к появлению на свет желанного человечка. Собственноручно шила ему приданое, между делом подумывая о возвращении к своим, на родину.

Под вечер в номер постучали. Открыла. В дверях стоял призрак в образе Александра… Голова пошла кругом, ноги подкосились: Татьяна рухнула навзничь на голый паркет. Ее увезли в клинику, ребеночка же спасти не удалось.

Ну а Мокров стал Мокшиным. По сути ходячий труп, — да под чужой фамилией.

Двойник его был эмигрант, простой докер, потому Александру в его положении не оставалось ничего другого, как сохранить профессиональную принадлежность. Пришлось лишь сменить местожительство. Они с Татьяной переехали из Сальвадора в Сан-Паулу, где и растворились в массе разноликого мегаполиса.

Латиноамериканцы пришлись нашим залеткам по душе. Саша чувствовал себя будто рыба в воде. За суетой и не заметил, как втянулся в политические дебаты и ненароком затесался в партию маоистов. Эта братва в основном галдела, о рукоприкладстве и речи не было. Душа же бывшего вояки алкала действия. После поисков, блужданий примкнул бродяга к стану троцкистов. Но быстро отвалил, потому как эти «революционеры» называли делом бессмысленное махание руками. А еще больше обожали секс, безграничный, насильственный, умопомрачительный. В сравнении с ними собачьи свадьбы представлялись обывателям как невинные игрища пейзанов.

То был политический карнавал сатанинского пошиба, в сущности подлый суррогат, замешенный на низменных человеческих страстях и уводящий разъяренных пролетариев в сторону от беснующихся и ликующих от пресыщения буржуев. Во всей этой хитрой мешанине наш мужик быстро разобрался… Что касается секса, все необходимое (и даже больше того) получал Саша от своей любимой женки.

15

Не доехав до развилки на Печатники, авто снова застряло в пробке, похоже надолго. Заботливые гаишники творили государственный беспредел. На большом отрезке перекрыли трассу, чтобы дать проезд какому-то московскому тузу с мигалкою на крыше престижной иномарки.

— Не могу понять, чем продиктована такая необходимость? — молвил швейцарский подданный.

В свой наивный вопрос вложил он столько экспрессии, что рыжие брови вылезли высоко на лоб. Отчего Карпофф стал похож на клоуна из цирка Барабаса — незабвенного Пьеро.

Шумилова смутно догадывалась о сути вопроса, но не нашлось нужных слов. На выручку пришел знаток московских проблем, водила «Золотого такси». Не оборачиваясь, усталым голосом роняя слова, изрек то, что ведомо не только бойцам армии Лимонова, но и чуть ли не всем поголовно столичным школярам.

— Терактов, понимашь, боятся. Вот и мчатся по трассе без заминок. На скорости двести и более.

Марина Петровна согласно кивнула: дескать, это и ежу понятно. Потом, привалившись бочком к барону, закрыла глаза.

Последнее время больно часто что-то возникали на внутреннем экране души «москвички» виды и картинки в цветном изображении из прошлой жизни. Даже теперь, в дорожной сутолоке, гусли-мысли унесли столичную даму в захолустье, в далекую Лебяжью слободу, в родное гнездовье.

По местным понятиям, семья их считалась вполне благополучной, малость кондовая, со старообрядческим душком.

Детей в доме было пятеро, в том числе двое парней. Марина была меньшей, всеми любимая, но способная на выходки. За какую-то провинность однажды егозе досталось на орехи. А было ей в ту пору лет восемь… Папайя явился домой с работы сам не свой, а тут еще и домашний непорядок. Не говоря ни слова, достал из шифоньера свой лучший галстук, но не успел замахнуться. Словно орлица, мать явилась из-за тучи, крыльями прикрыла дщерь: подняла с пола, прижала к груди. И все же замах галстука не пропал даром, угодил в нужное место. Марина повисла на материных руках. Потеряла сознание не от боли, конечно, от обиды. То был единственный случай, когда мать возвысила голос на отца. Не оправдываясь, ушел он в другую половину дома, будто побитый щенок. А вечером подошел к кровати и попросил у малявки прощения.

Помер папаня рано, не дожив трех лет до шестидесяти. До последней минуты находился в твердой памяти. Успел сделать необходимые для дома, для семьи разумные распоряжения. Десятитысячный вклад на сберкнижке завещал слабому полу: жене и дочерям. Марине (как младшей) досталась самая большая доля.

Не обошлось и без причуд бывшего наводчика 57-миллиметрового орудия. Приказано было: хоронить без речей, но… под ружейный салют близких друзей из местного общества охотников и рыболовов. Вторым пунктом в том «приказе» значилось: из пригоршни боевых наград оставить ему одну медальку, — «За победу над фашистской Германией», положив оную под изголовье вместе с чекушкой «Московской». Все в точности было исполнено.

Осталась мать молодой вдовой. О повторном замужестве не заикалась, хотя женихи прилабунивались. Но тщетно. Осталась Таисья Егоровна честной вдовой, несла крест свой безропотно. С головой ушла в домашние заботы и хлопоты о детях. Сама, без посторонней помощи жила без надрыва, без причитаний: тихо-мирно. Правда, со старшим братом случилась, как говорят в слободе, чудная незадача. Коля работал боцманом, плавал на сухогрузе. В каком-то заморском порту в команде, по пьянке возникла драчка, к ней оказался причастен и Шумилов. После отсидки Николай согласился служить в тюремной системе, о чем в их доме говорили шепотом.