Читать книгу - "Англия и Уэльс. Прогулки по Британии - Генри Воллам Мортон"

— Кто это играет? — спросил я.

— Моя жена, — ответил он. — Она играет в оркестре арфистов, а сейчас готовится к Айстедводу…

Нелегко напроситься в комнату к человеку, жена которого готовится к Айстедводу. Нелегко, однако возможно.

Валлийцы, как и все люди из мира искусства, падки на похвалу и, как все артисты, любят порадовать публику. Я сказал, что никогда еще не слышал валлийскую арфу. На меня посмотрели озадаченно: оказалось, что в данном случае это — старинная французская педальная арфа.

Я сказал, что его жена прелестно играет. Молодой человек был явно польщен. Затем из комнаты снова зазвучала волшебная музыка. Я ее узнал — «Колокола Абердови». Мы поговорили об этой мелодии, и молодой человек вдруг пригласил меня войти и послушать.

Я увидел женщину, согнувшуюся в бардовской манере над большой золотистой арфой. Ее пальцы целеустремленно, но в то же время непринужденно касались струн. Раньше мне не приходило в голову, что арфа — единственный музыкальный инструмент, который не делает нелепым играющего на нем человека. Возможно, я исключу свирель Пана, но на ней, конечно же, предпочтительнее играть обнаженным.

Музыканты, играющие на духовых инструментах, выглядят откровенно комично. Тромбонист — настоящий шут ансамбля, как и человек, играющий в оркестре на пикколо. Даже скрипач не выглядит достойно, когда раскачивается с маленькой деревянной лакированной коробкой, зажатой под подбородком. Поразителен контраст между эмоциями, которые он порождает, и средствами, которыми он этого достигает. Пианист выглядит сносно только в силу привычки. Мы даже наслаждаемся движениями рук пианиста, скользящими по клавишам, но настолько привыкли к пианино как к предмету домашней мебели, что только поэтому не считаем его исключительно безобразным и сложным ящиком, имеющим некоторое сходство с гробом.

Итак, я смотрел на миссис Джонс, перебирающую струны арфы, и понял, что сделал открытие: арфа — единственный достойный инструмент, возвышающий играющего на нем человека. Даже плохой музыкант, думал я, должен вызывать восхищение, если он (или она) примет грациозную позу, как бывало в Древнем Египте.

Женщина поднялась, потерла руки и пояснила, что пальцы окоченели. Волшебство вмиг пропало. Она была просто миссис Джонс, к тому же беременна. У нее были муж и дом, за которым надо следить. Миссис Джонс снова уселась, развела ладони, согнула пальцы и осторожно провела ими по струнам. В одно мгновение она преобразилась. Казалось, достоинство старинного инструмента набросило на нее волшебный флер. В эту минуту сам Гомер мог бы встать подле нее и пропеть «Илиаду».

— Вам понравилось? — спросила она.

— Как это называется?

— «Нежная голубка».

Она взяла несколько аккордов и сказала:

— Я сыграю вам очень старый валлийский танец.

Ее пальцы запорхали по струнам, и полилась мелодия, от которой меня подбросило на стуле. Это были дикие и прекрасные звуки. В ней было все: девушки и юноши, поцелуи, подмигивание… Казалось, горные ручьи слились в белом потоке на фоне синих гор.

Я слушал и думал, что это — музыка высокомерного, еще не покоренного Уэльса. Человек, который написал ее, и люди, которые танцевали под эту мелодию, никогда не видели ни шелковую шляпу, ни пастора, ни молитвенное собрание. Это Робби Бернс в валлийском варианте, положенный на музыку. Это счастливая языческая мелодия.

— Сколько ей лет?

— Не знаю, — ответила женщина, — она очень старая.

— А как называется?

— «Eurwy’s Dyffryn» — «Золотая река долины».

Я хотел попросить, чтобы мелодию сыграли снова, но в дверь оглушительно постучали. Женский голос велел: «Потише». И в гостинице зазвучала еще одна арфа…

Я вернулся в свой номер и попытался писать — не вышло: «Золотая река долины» гремела в моей голове. В мозгу крутились странные мысли; я думал, что в старину в Уэльсе жили нимфы и фавны. Иначе как придумали эту мелодию, под которую рука об руку танцевали Бах с Паном?!

3

Настало утро Айстедвода. В Бангоре собралось полно народу. Все отели забиты. Иностранец начинает подозревать, что находится среди знаменитостей. С виду обычные люди, возможно, держатся немного официально, скованно, все в черных костюмах и ничем не отличаются по наружности от тех, кто собирается на похороны. Но то и дело портье нашептывает иностранцу:

— Это Пенгоэд, сэр.

Иностранец начинает крутить головой, пока не замечает в углу вестибюля пожилого священника, прихлебывающего чай.

— Пенгоэд? — удивляется иностранец. — Что вы имеете в виду?

Кажется невозможным, что о важном священнике служащий отеля может высказываться столь фамильярно. Почему не «мистер Пенгоэд» или «достопочтенный Пенгоэд»? Нельзя же вот так — Пенгоэд! Представьте себе клерка в палате лордов, привлекающего внимание иностранца словами:

— Это Кентербери!

Но вскоре иностранец начинает догадываться, что все эти серьезные или жизнерадостные валлийцы в темных костюмах — либо друиды, либо барды.

Друидам и бардам, избираемым на каждом Айстедводе, дают имена друидов и бардов, по которым впоследствии их узнают в кругах друидов и бардов.

Как я уже писал, иностранец может узнать главных друидов и бардов с помощью служащего отеля. Это, я думаю, важно, ибо доказывает, что глубокий интерес к Айстедводу пронизывает общественную жизнь Уэльса. Можете ли вы представить себе английского портье, испытывающего хотя бы искру интереса к поэту-лауреату? Он скорее заинтересуется мистером Селфриджем, а не мистером Мейсфилдом[65].

А вот валлийцы — от простых до высокопоставленных — испытывают непреходящую страсть к музыке и поэзии, и это делает ежегодный Айстедвод самой важной национальной церемонией на свете. Я не знаю ни одного другого события в европейской стране, которое бы каждый год привлекало духом равного соперничества интеллектуалов и безграмотных, богатых и бедных, университетского профессора и сельского труженика, священника и шахтера.

Встреча нации на чисто художественном событии — выдающаяся характеристика жизни Уэльса. Англия уважает любительство в спорте, Уэльс ценит любительство в искусстве. Двенадцать месяцев валлийцы практикуются в музыке и поэзии, чтобы выступить на очередном Айстедводе. Во всем княжестве нет ни одного города или деревни, которые не приняли бы участия. Вот почему национальный Айстедвод — такое серьезное, достойное и важное мероприятие. Будь это просто модное занятие или проводись оно исключительно на спонсорские деньги, оно очень скоро стало бы ненужным и непопулярным, как Горные игры в Шотландии.

Но Айстедвод — это голос Уэльса.

4

Какова история Айстедвода? Всех, кто приходит на этот праздник песни и поэзии, интересует, с чего все началось.