Читать книгу - "Фаворит. Американская легенда - Лора Хилленбранд"

Его голос донесся до ложи прессы, где репортеры барабанили по клавишам печатных машинок, сочиняя свои рассказы. В комнате еще царило бурное оживление, вызванное недавней сенсацией.

«Здорово, что в своей жизни мне довелось увидеть этот день», – написал Джолли Роджер.

В конюшню заглянула чета Ховардов, чтобы посмотреть, как успокаиваются и остывают их жеребцы. Ховард не мог устоять на месте и беспрестанно восклицал: «Боже, какие скачки! Боже, какая лошадь! Он безупречен!»

Смит просто не мог оторвать глаз от Сухаря.

Когда наступили сумерки, появился Поллард. Смит протянул ему руку: «Ред, сегодня ты прекрасно проскакал»^{573}. – «Мне посчастливилось поучаствовать в великолепной скачке. Самой выдающейся скачке из всех, что я провел, на самой выдающейся лошади из когда-либо появившихся на свет», – ответил Поллард.

На следующее утро газеты задали вопрос: «Ну что, лошадка, что дальше?»^{574} За шесть лет Сухарь выиграл 33 скачки и установил 13 рекордов скаковой дорожки на восьми ипподромах на шести дистанциях. Он побил рекорд на самую короткую спринтерскую дистанцию в 800 метров, но в то же время его выносливости хватило, чтобы проскакать 2 километра 600 метров за рекордное время. Многие из величайших лошадей за всю историю гандикапов спотыкались под грузом в 58 килограммов, а Сухарь установил два рекорда ипподрома, неся на себе нагрузку в 60 килограммов, и еще четыре с весом в 59 килограммов, хотя по массе тела он значительно уступал большинству своих конкурентов. Без преувеличения можно утверждать, что в золотом эквиваленте жеребец стоил столько, сколько он весил. Он заработал на скачках 437 730 долларов – больше, чем любая другая лошадь. Эта сумма почти в шестьдесят раз превысила его первоначальную цену^{575}.

Ховард колебался, стоит ли снова выпускать его на скачки. Поллард настаивал, что жеребцу следует уйти на покой. Когда спросили, что думает по этому поводу Смит, тот сказал: «Сухарь принадлежит мистеру Ховарду^{576}. Я соглашусь с любым решением, которое он примет».

Позже кто-то услышал, как он тихо прошептал: «Надеюсь, ему не придется больше выходить на скачки».

Ховард исполнил желание своего тренера. Их партнерство закончилось.

Чарльз и Марсела наслаждались праздничной атмосферой, царившей в банкетном зале отеля «Амбассадор», где устраивал прием жокейский клуб. Они веселились, смеялись и смаковали шампанское из огромной золотистой круговой чаши. Ховард скользил взглядом по лицам гостей, пытаясь разглядеть Смита. Он надеялся, что хотя бы в этот раз тренер придет на торжество. Чарльз собирался подарить ему свой «Бьюик-Универсал» образца 1940 года. Но Смит так и не появился. Позже Ховард незаметно ускользнул от гуляющей толпы и пробрался к телефону^{577}.

В комнате Смита прозвенел телефонный звонок. На другом конце провода послышался булькающий голос Ховарда. Он умолял тренера присоединиться к торжеству. Но Том уже лег спать и отказался. Ховард смирился, положил телефонную трубку и вернулся к гостям.

А Ред, Агнес, Давид Александер и Ямми провели тот вечер в «Дерби» – баре, который купил Вульф, готовясь к выходу на пенсию^{578}. Помещение напоминало музей его жокейской славы: все стены от пола до потолка были увешаны экспонатами из коллекции памятных трофеев и вещей ковбоя.

Собравшись за круглым столом, они мирно беседовали. В стране утихала Депрессия, а вместе с ней успокаивался мир, который под нее подстроился. Приближалась война, и Америке, которая долго будет делать вид, что ничего не происходит, все-таки придется обратить на нее внимание. Вскоре наступит рассвет.

Ред Поллард потягивал скотч, предавался воспоминаниям о Сухаре и медленно отходил от пережитого. Дым сигареты тонкой струйкой поднимался от его пальцев, сворачивался в завитки и постепенно исчезал.

Смит проснулся после короткого сна. Солнце не успело осветить вершины гор Сан-Габриэль, когда этот человек с бесцветной наружностью прошел скованной походкой вдоль ряда конюшен и остановился возле номера 38. Тишину нарушал только шорох соломы, и лошади, которые пытались стряхнуть с себя остатки сна. В темноте они не могли видеть Смита, но чувствовали, что он рядом.

Эпилог

Чарльз Ховард и Сухарь (Коллекция Майкла С. Ховарда)

Тихим апрельским днем 1940 года Смит в последний раз вывел Сухаря из его просторного стойла. Владельцу поступала масса просьб и приглашений: организаторы международной выставки «золотого штата» уже заручились обещанием ФДР, Франклина Делано Рузвельта, посетить мероприятие и теперь хотели заполучить еще «и другого великого американца, Сухаря». Но Ховард отклонил это предложение. Пришло время дать коню отдохнуть. Ховард отправлял Сухаря в Риджвуд и пригласил всех репортеров, журналистов, друзей и фанатов, чьи имена были записаны в его адресной книжке, поехать вместе с ним, чтобы присутствовать на празднике по поводу возвращения коня домой. Он с гордостью представил всем первенца Сухаря, который еще неуверенно держался на тонких ножках. Владелец раздавал сигары и хвастался мешками писем от поклонников, адресованных «папаше Сухарю». Жеребенок особенно очаровал Полларда: он был совершенно рыжий. Ховард назвал его Первый Сухарь.

Смит не собирался приезжать. Он предпочел попрощаться с конем на ипподроме. Том взял жеребца за недоуздок и повел между рядами сараев. Журналисты, зрители и служащие ипподрома тихо ушли, давая им возможность попрощаться. Сухарь замер на мгновение, уставившись на скаковую дорожку, и глаза Смита заволокло слезами. Он повел коня по пандусу в темный вагон и спустя мгновение появился в дверях уже в одиночестве^{579}.

Люди, которые были связаны с Сухарем, постепенно разошлись в разные стороны. Вульф продолжил свою блестящую карьеру, став лучшим жокеем Америки. В тот день в 1942 году, когда он скакал на победителе Тройной Короны Вихре, который побил рекорд Сухаря по сумме заработанных призовых, Поллард сидел на трибуне, поддерживая его в своей обычной безудержной манере: он прыгал по ложе и кричал до хрипоты, привлекая внимание окружающих. Когда Вульф соскочил с седла, его окружили репортеры и попросили подтвердить, что Вихрь – это лучшая лошадь, на которой ему когда-либо приходилось скакать. Вульф, прямолинейный, как всегда, ответил: «Самая лучшая лошадь, на которой я когда-либо скакал, – это Сухарь»^{580}.