Читать книгу - "Правда - Дмитрий Быков"

— А если я помогу вам отомстить его убийцам? — спросил Дзержинский.

— Вы?!

— Г-н Каннегиссер, вы многого не знаете... Власть — страшное испытание... Не буду притворяться пред вами, что я не хотел революции. Но то, что я увидел после победы, навсегда отвратило меня от большевиков. Это — дикие звери, негодяи. Я сам бывший эсер и всю жизнь сотрудничал с эсерами, вы можете навести справки, вам любой подтвердит. Полгода я обдумывал, как свергнуть власть большевиков. И теперь у меня есть план, есть множество честных людей, которые доверили мне возглавить заговор...

— Лжете.

— Что ж, вы можете прогнать меня, можете на меня донести. Я в ваших руках. Можете убить меня прямо сейчас, здесь. Хотите? — Дзержинский протянул Каннегиссеру револьвер рукоятью вперед, медленно расстегнул на груди кожаную куртку, рубаху. — Вот мое сердце. Прицелиться, право, нетрудно. — Револьвер, конечно, был не заряжен: Феликс Эдмундович всегда играл наверняка.

— Не верю я вам... — слабо сопротивлялся бедный поэт. Но его романтическое воображение уже было захвачено.

— ...Итак, я обеспечу вам отход после убийства Урицкого, — заканчивал наставления Феликс Эдмундович. — А потом мы с вами ликвидируем ублюдка Зиновьева. — Он искоса взглянул на поэта, но тот ни одним движением брови не показал, что имел уже удовольствие познакомиться с товарищем Зиновьевым. — А в это время в Москве... Но я не имею права раскрывать вам всего заговора. Вы же понимаете...

И вот утром 30 августа из квартиры на Саперном вышел, одетый в кожаную куртку, молодой поэт; он сел на велосипед и поехал к Дворцовой площади. От Дзержинского он знал, к какому подъезду и в котором часу приедет Урицкий. Он вошел в подъезд, осведомился у швейцара, принимает ли Урицкий, и, получив отрицательный ответ, уселся на подоконник — один бог знает, о чем он думал в эти минуты, — и стал ждать... Наконец автомобиль подъехал. Урицкий вошел в подъезд и направился к лифту. Выстрел был сделан с шести шагов. Ах, если б у него достало хладнокровия, не полагаясь на своего сообщника, спокойно выйти и свернуть налево — он, быть может, ушел бы через Морскую на Невский и там затерялся бы в толпе... Однако автомобиль Дзержинского должен был ждать его за углом справа... Но никакого автомобиля не было, а на велосипеде далеко не уйдешь. Его схватили на Миллионной, у самых дверей Английского клуба. И спустя полчаса лицемер Зиновьев, рыдая в трубку, умолял Ленина прислать Феликса Эдмундовича для расследования...

— ...Урицкого убили. Я сожалею, — сквозь зубы сказал Ленин.

— Какой кошмар! — вскричал Дзержинский. — Это террор! Вот видите, что у вас творится!

— Да, и еще... — Ленин помедлил — так тошно было признавать свою ошибку. Потом он глубоко вздохнул и сказал: — Эдмундович, вы уж вернитесь обратно на должность, что ли... А, батенька?

— Что, не тянет Петерс?

— Не тянет. — Ленин уже раскрыл рот, чтобы добавить: «Да и вы не больно-то тянули, почтеннейший», но усилием воли сдержал себя. Да, власть приносила покамест в основном унижения. «Неужели все будет так же, когда я стану настоящим монархом?! Нет, не может быть. Это все оттого, что государство у нас фиктивное».

— Хорошо, я еду. Здесь Свердлов остается делами заправлять?

— Кто ж еще? — угрюмо ответил Ленин.

— Вы все еще гневаетесь на него за то, что он по ошибке отослал вашу родню на Урал? Но ведь он исправил свою ошибку... с моей помощью, конечно.

— Ни на кого я не гневаюсь. Даже на вас, — соврал на всякий случай Владимир Ильич. — Устал я, дружище Феликс. Послать бы все к чортовой бабушке. Может, ну его, это кольцо?

— Никогда не нужно падать духом, — наставительно сказал Дзержинский. И уехал в Питер. Далее все зависело от его счастливой звезды.

— ...Дзержинский на проводе. Кто говорит? — Был поздний вечер; Феликс Эдмундович сидел в кабинете покойного Моськи Урицкого и разбирал его бумаги, уничтожая все, что могло бы когда-нибудь его скомпрометировать хоть в малейшей степени.

— Свердлов на проводе... — Голос у Якова Михайловича дрожал. — Товарищ Дзержинский, на Ильича покушались! После митинга на заводе Михельсона!

— Что вы говорите?! Ну вот, стоило мне на полдня уехать из Москвы... Он жив?

— Да, жив, слава бо... слава революции! Она промахнулась. Немножко задела плечо.

— Она?!

— Женщина. Некая Фаня Каплан. Кажется, бывшая анархистка не то эсерка. Ее родители — американцы. Товарищ Дзержинский, что же делать?

— Обратитесь с воззванием к народу, — посоветовал Дзержинский.

— Что, мол, международные террористы распоясались и всякое такое?

— Вы поразительно догадливы, дражайший Яков Михайлович, — язвительно сказал Дзержинский.

«Несколько часов тому назад совершено злодейское покушение на товарища Ленина. По выходе с митинга тов. Ленин был ранен. Двое стрелявших задержаны. Их личности выясняются. Мы не сомневаемся в том, что и здесь будут найдены следы правых эсеров, наймитов англичан и французов», — написал Свердлов. Потом подумал, что это звучит как-то сухо. И написал еще статью и разослал во все газеты: «За смерть нашего борца должны поплатиться тысячи врагов. Довольно миндальничать... Зададим кровавый урок буржуазии... К террору живых... смерть буржуазии — пусть станет лозунгом дня. Сотнями будем мы убивать врагов. Пусть будут это тысячи, пусть они захлебнутся в собственной крови. За кровь Ленина и Урицкого пусть прольются потоки крови — больше крови, столько, сколько возможно...» Он не был кровожаден. Он просто хотел соответствовать эстетике революции.

Закончив с этим, Свердлов позавтракал и пошел допрашивать Каплан. Он все любил делать по порядку. Но то, что Фанни сказала на допросе, повергло его в смятение. Он не знал, что предпринять, и решил посоветоваться с Дзержинским. Ведь тот уже однажды оказался прав с Романовыми. Наверное, он и теперь дурного не посоветует.

— ...Что за вздор! — воскликнул Феликс Эдмундович, выслушав по телефону рассказ Свердлова.

— Вздор, конечно. Не может она быть дочерью Владимира Ильича. В ней еврейку за километр видно. Но она-то, похоже, в это верит. Как вы считаете, Феликс Эдмундович, — должен я сказать об этом Владимиру Ильичу?

— Ни в коем случае, друг мой. Это его расстроит. А он еще слаб после ранения. (На самом деле у Ленина лишь чуть-чуть побаливало плечо.)

— Что же делать?

— Выведите ее в расход. И чем скорее, тем лучше. Нельзя огорчать Владимира Ильича. Пусть он думает, что она политическая.

— Да, но тут вышла одна закавыка... — горестно вздохнул Свердлов.

— Какая опять?! — Тут Дзержинский рассердился уже непритворно. — Вечно у вас, Яков Михайлович, какие-то закавыки выходят...

— Надежда Константиновна говорила с этой Фанни...

— О Matka Boska! — простонал Дзержинский в отчаянии и гневе. — Зачем же вы, идиот, допустили ее к арестованной?!