Читать книгу - "Рыжая полосатая шуба. Повести и рассказы - Беимбет Жармагамбетович Майлин"

Сказав это, он опять зарыдал. У меня от жалости тоже слезы брызнули из глаз.

***

С тех пор Тулибай и близко не подходил к мулле. Неделю-другую он слонялся по аулу, потом приехал за ним отец и сказал: <Ну, раз учиться не желаешь, пойдешь пасти овец!> По слухам, отдал отец Тулибая в подпаски.

Быстро пролетело безмятежное лето. Начался сенокос. Каждый, кто имел возможность, ставил лачужку и выезжал в степь. У нас такой возможности не было. Во время сенокоса мы каждый год перебирались к реке. Стали и нынче было собираться. Но тут всплыл вопрос о моей дальнейшей учебе. Некоторые советовали: <Оставь его у бая. Пусть доучится>. Но маме - я чувствовал - это было не по душе. Тогда и я заупрямился, завопил. В конце концов решили меня забрать с собой.

Попросили мы у бая пару быков для переезда. После полудня разобрали юрту. Вместе с нами ехало еще сорок пять семей. К. вечеру кочевье выступило в путь. Оседлал я гнедка-трехлетку, которого мне еще жеребенком подарил зять, и вместе со стариком Танирбергеном погнал стадо коров. Стояла жара. Пыль вздымалась столбом. Вскоре добрались до равнины Алакуля. К востоку от дороги небольшим островком росла черная куга. Там врассыпную паслась отара овец. Мне наскучило ехать унылым шагом за лениво бредущими коровами, я ударил пятками гнедка и помчался туда. Овцы на краю отары испуганно шарахнулись, и тут со стороны озера показался чабан. Он размахивал руками и покрикивал на овец: <Шай-шай!>

- Тулибай!.. - крикнул я.

Как же мы обрадовались друг другу! Был он пеший, босой; губы опухли, потрескались. На плечах болталась какая-то ветошь - остатки чапана из лоскутов.

Стал Тулибай расспрашивать про аул, про мальчишек. Разглядывал и похваливал моего гнедка. Были в его глазах и боль и зависть. <Да-а... ты, конечно, счастливчик!> - прочел я в них.

И вдруг вспомнил: таким же взглядом он посмотрел на меня и тогда, когда мы, оба наказанные муллой, возвращались перед заходом солнца домой. И тогда он не произнес этих слов. Но все равно я угадал их.

Долго я стоял у островка черной куги. Кочевье уже ушло далеко. А мы ни о чем толком так и не поговорили. Однако, казалось, и расставаться не решались.

- Почему ты не пасешь овец верхом? - спросил я.

Мне в это мгновенье вдруг показалось, что нам было бы очень весело, если бы мы поскакали с ним наперегонки.

Он вздохнул:

- Не дали лошадки-то...

И я понял: не дав лошади, бай обидел Тулибая не меньше, чем мулла. Однако тогда он мог сказать: <Окрещусь, но к мулле не пойду!> А сказать теперь: <С голоду подохну, а пасти байских овец не буду>, - он, конечно, не мог. На это у него не хватило духа...

Я поехал за кочевьем. Вскоре поднялся на хребет перевала и посмотрел назад. За отарой, медленно шедшей к озеру, понуро плелся Тулибай и грустно глядел мне вслед ...

СТАРШИЙ ДЕВЕРЬ ОШИБСЯ

С тех пор как председателем избрали Досмаганбета, Восьмой аул вовсе потерял покой. Когда аульными правителями были Закир и Зальман, все дела с приезжим начальством решались у них на дому. Так что аулчане узнавали о приезде волостного или уездного только после их отъезда.

Эту новость обыкновенно приносили первыми гуляки, пришедшие в какой-нибудь байский дом побаловаться дармовым кумысом, да вволю почесать языки.

- Оказывается, к аулнаю-то приезжал из города уполномоченный, - говорили они. - Погостевал, ярку слопал да и убрался восвояси.

Кем был этот уполномоченный, зачем приезжал -этим никто не интересовался. В представлении аулчан, уполномоченный на то и существовал, чтоб разъезжать, гостевать у баев, есть мясо, пить кумыс и <тянуть> аульное начальство.

Сделался председателем Досмаганбет - и сразу все переменилось. От уполномоченных людям просто покоя не стало. Где ни встретят, обязательно начнут расспрашивать, лезть в душу. И чуть не каждый день начали вызывать людей на собрания.

- Апырмай, что-то уж больно беспокойно стало жить на свете, - вздыхали старики удрученно, теребя почтенные свои бороды, - нехорошо!. Молодежь баламутится.

И однажды в погожий летний денек, когда почтенные люди после кумыса вкушали заслуженный покой в

тени юрт, вздумалось этому Досмаганбету переполошить весь аул. Именно переполошить, потому что, когда среди бела дня спешно сгоняют всех девушек и молодок, - иным словом это и не назовешь.

А некий Артыкбай - шалопут из аулсовета - еще ходил да покрикивал:

- Девки! Девки! Молодухи, молодухи! А ну давай все на собрание!

- Собрание! Чтоб все до единой пришли! Уполномоченный из волости приехал! Речь скажет!

- А что будет, если не пойдем? - поинтересовалась баба Демесина.

- А не пойдешь - протокол составим, под суд отдадим! - быстро ответил Артыкбай.

- У, чтоб язык твой поганый отсох! Чтоб змея во рту твоем яйца откладывала! - зашептали бабы ему вслед.

Однако на собрание пришли почти все. Одни действительно протокола испугались, другим было любопытно послушать человека из волости.

- Где же этот начальник, который созвал нас? Э, вон тот, что ли?! - переговаривались языкастые молодухи. - Этот коротышка-сморчок?!

- Скажи, сношенька, зачем мы ему понадобились? -шамкали беззубые старухи, теребя прихваченный с собой клок шерсти. - Боже, что творится на свете?! Даже бабам уже спокойно жить не дают...

Белобородые старцы, чернобородые джигиты, безусые юнцы, ловкачи, бездельники в рубахах навыпуск, в холщовых штанах-дамбалах и кожаных галошах-кебисах на босу ногу, почесывая тугие от кумыса животы - все-все притащились на собрание. Тень от покосившейся убогой лачуги Дуйсенбая оказалась явно недостаточной и для половины собравшихся. Пришлось многим расположиться на солнцепеке, укрываясь от жгучего солнца халатом или безрукавкой.

Черноглазая разбитная молодуха с каплями пота на кончике носа что-то бойко тараторила и смешила окружавших ее женщин.

- Ну, хватит тебе, Бикасап, - одернула одна, как будто самая благоразумная молодица. - Стыдно же... Услышат.

- Э, что стыдного?! - не унималась Бикасап. - Мы же на их собрания не ходим. В жизни раз придумали для баб собрание, так и туда полезли!

Лица у стариков хмурые, недовольные. Будто разбудили и сонных приволокли сюда.

- Где же этот аулнай? Почему не начинает? -пробурчал кто-то из них.

- Не волнуйтесь, Байеке... Еще не все женщины тут, - с усмешкой заметил Артыкбай.

Вот до чего ведь дожили: какой-то Артыкбай, шантрапа, а