Читать книгу - "Случайный турист - Энн Тайлер"

– Я не смогу, – сказал Мэйкон.

Удивительно, что ему вообще хватало сил продолжать этот разговор.

– До тридцать первого целых четыре недели.

– Мало.

– Мало, – повторил Джулиан. – Ладно. Значит, так – середина сентября. До черта всего пойдет кувырком, но я дам тебе срок до середины сентября. Годится?

– Не знаю, – сказал Мэйкон.

Собственный тусклый голос его удивил. Он как будто наблюдал за собой со стороны. Видимо, Джулиан что-то почувствовал.

– Старина, с тобой все нормально? – помолчав, спросил он.

– Все прекрасно.

– Я понимаю, дружище, тебе здорово досталось…

– У меня все хорошо! Просто замечательно! Что не так? Мне нужно время, чтобы систематизировать материал, только и всего. К пятнадцатому сентября я представлю рукопись. Возможно, раньше. Вполне возможно. Может быть, в конце августа. Все?

Мэйкон повесил трубку.

Но в кабинете, тесном и сумрачном, шибало злым чернильным духом умственного тупика. Работа казалась неподъемной, как будто хаос все-таки восторжествовал. Мэйкон развернулся и вышел вон.

Пусть не заладилась систематизация путеводителя, но вот систематизация дома – совсем иной коленкор. Эта работа приносила некое утешение, и даже больше того – создавала впечатление, что удалось отогнать опасность. С неделю Мэйкон слонялся по дому, внедряя новые системы. Он радикально перевесил кухонные шкафы и вышвырнул покрытые жирной пылью бутылки с неведомым осадком, к которым Сара не прикасалась годами. К пылесосу присобачил стофутовый удлинитель от газонокосилки. Прополкой, стрижкой и безжалостной обрезкой преобразил двор. Прежде за садом следила Сара, и кое-что в этой работе стало откровением. Одни сорняки, едва их коснешься, взрывались семенами, впечатляя отчаянным сопротивлением, а другие безропотно расставались с вершками, тем самым сохраняя корешки. Поразительное упорство! Неистребимая живучесть! Почему у людей все иначе?

В подвале Мэйкон натянул бельевую веревку, и сушильный агрегат, жуткий транжира электричества, стал не нужен. Мэйкон отсоединил гибкий откачной рукав, через незастекленный оконный проем выходивший на улицу, и приучил кошку пользоваться этим путем. Отпала нужда в кошачьем туалете. Теперь кошка бесшумно спрыгивала в бельевой поддон и, привстав на задние лапы, выскакивала во двор.

Жаль, придумка не годилась для Эдварда. Мэйкон терпеть не мог выгуливать пса: не приученный к команде «рядом», тот шнырял под ногами, опутывая поводком. Да уж, с собаками очень хлопотно. И потом, они страшные обжоры. Корм для Эдварда надо было привезти из супермаркета, выгрузить из багажника и по высокому крыльцу занести в чулан. Впрочем, Мэйкон решил эту проблему. Под старый угольный желоб, уходивший в подвал, он подставил пластиковое мусорное ведро, в котором прорезал квадратное окошко. Потом опорожнил пакет с остатками собачьего корма в ведро, и оно, как по волшебству, превратилось в неиссякаемую кормушку, наподобие кошкиной. Теперь все стало проще: можно было подъехать к торцу дома и по угольному желобу ссыпать собачий корм в подземелье.

Закавыка была в том, что Эдвард, как выяснилось, боялся подвала. Каждое утро он топал в чулан, где прежде находил свой завтрак, и, усевшись на толстый зад, скулил. Оступаясь на лестнице, Мэйкон на руках относил извивавшегося пса в подвал. Похоже, затея не удалась, поскольку смысл ее был в том, чтоб пощадить свою каверзную поясницу. Но пока Мэйкон не сдавался.

Все ради той же поясницы выстиранное белье укладывалось в мешок и по еще одному желобу спускалось в подвал, где его ждала корзина, привязанная к старому скейтборду Итана. То есть отпала необходимость таскать тяжести по лестнице и собственно подвалу. Бывало, правда, и так, что Мэйкон усердно катил модернизированную корзину от бельевой веревки к желобу, перекладывал высушенное белье из корзины в мешок, затем спешил наверх и вытягивал бечеву, но его грыз червь сомнения: может, он дурью мается?

Однако, если вдуматься, все на этом свете – дурь.

Соседи, видимо, прознали о Сарином уходе. Они стали названивать в будние вечера и приглашать на ужин «в складчину». Мэйкон думал, речь о такой вечеринке, когда каждый приносит что бог послал и случайный ассортимент блюд превращается в полноценный ужин. К Бобу и Сью Карни он пришел с миской макарон с сыром. Поскольку Сью приготовила спагетти, взнос Мэйкона не выглядел удачным. К его макаронам, отставленным на край стола, никто не притронулся, кроме трехлетней Далилы, которая лишь раз-другой их ковырнула.

Мэйкон не ожидал увидеть за столом детей. Он понял, что теперь его воспринимают иначе – этаким дядюшкой-холостяком, которого изредка надо обогреть семейным теплом. По правде, он не любил чужих детей. И любого рода сборища его угнетали. От физического контакта с посторонними – объятие за плечи, хватание за рукав – он сворачивался, точно улитка.

– Знайте, Мэйкон, вы можете приходить к нам когда захотите. – Сью Карни подалась вперед и похлопала его по руке: – Не дожидаясь приглашений.

– Вы очень любезны, Сью, – ответил Мэйкон. «Почему чужая плоть кажется такой ненастоящей, словно восковой? – подумал он. – Как будто нас разделяет еще какой-то невидимый слой». Улучив момент, он убрал руку.

– Если бы ты мог жить по своему вкусу, – однажды сказала Сара, – ты бы, наверное, выбрал необитаемый остров.

– Почему? Вовсе нет, – возразил Мэйкон. – Я бы взял с собой тебя, Итана, сестру и братьев…

– Но только не других людей. В смысле обычных, незнакомых.

– Наверное, нет. А ты взяла бы?

Конечно, она взяла бы. В то время. До смерти Итана. Сара всегда была общительной. На досуге она охотно шлялась по магазинам с их адской толчеей. Сара любила многолюдье. Ей нравилось знакомиться с новыми людьми. Она обожала любые вечеринки, даже фуршеты. Лишь чокнутый, считал Мэйкон, любит фуршеты, эти бестолковые сборища, на которые его водили силком, и он сгорал от стыда, если вдруг втягивался в пустопорожнюю болтовню. «Вращайся, вращайся», – шептала Сара, со стаканом в руке проскальзывая за его спиной.

В последний год все изменилось. Сара разлюбила многолюдье. Она близко не подходила к магазинам, не таскала Мэйкона по вечеринкам. После смерти Итана они ходили только на спокойные семейные обеды, но сами никого не приглашали.

– Может, позовем Смитов и Миллардов? – как-то раз предложил Мэйкон. – Они-то нас часто принимают.

– Конечно, конечно. В ближайшее время, – сказала Сара, но сама и пальцем не шевельнула.

На вечеринке они и познакомились. Обоим было по семнадцать. Две школы устроили совместное развлечение. Уже тогда Мэйкон терпеть не мог всякие сборища, однако втайне мечтал о любви и потому рискнул явиться на это мероприятие, но потом забился в угол, где, изображая, как ему думалось, беспечность, потягивал имбирное пиво. Шел 1958 год. Весь мир носил рубашки с воротничком на пуговках, но Мэйкон, переживавший свой поэтический этап, был в черном свитере под горло, черных брюках и сандалиях. А Сара, бойкая круглолицая девушка с копной каштановых волос, огромными синими глазами и пухлой нижней губой, была, помнится, в чем-то розовом и оттого как будто вся сияла. Ее окружало кольцо поклонников. Невысокая и ладная, она как-то по-особому скрестила изящные загорелые ноги, словно всем своим видом говоря, что этому очумелому стаду из баскетбольных и футбольных звезд ее не охмурить. Мэйкон мгновенно понял, что здесь ему ничего не светит. Вернее, он даже не прикидывал свои шансы, а, минуя взглядом красавицу, высматривал иной, достижимый для себя вариант. И потому Саре пришлось самой сделать первый шаг. Она подошла к нему и спросила, чего он так выпендривается.