Читать книгу - "Я подарю тебе солнце - Дженди Нельсон"

Каждый снимок уменьшает дух и сокращает жизнь.

– Ну ладно, – шепчет он, – ты, похоже, из тех, кто боится, что камера украдет душу или типа того. – Я пристально смотрю на него. Он в этом разбирается? – Но потише, мы все-таки в церкви. – Незнакомец опять своеобразно ухмыляется, направляет объектив в потолок, щелкает. Есть кое-что еще, чего я не замечаю: ощущение, что мы с ним уже знакомы, как будто я его уже видела, хотя представления не имею, где и когда.

Я снимаю шапку и начинаю расчесывать пальцами свои упрямые, густые и запущенные волосы… Совсем не похоже на девчонку, которая бойкотирует пацанов! О чем я только думаю? Я напоминаю себе, что он не вечен, как и любое другое живое существо. Напоминаю, что я разломанная, и вооруженная библией, и склонная к ипохондрии и что мой единственный друг – возможно, плод моего воображения. Извини, бабушка. Я также напоминаю себе, что, возможно, он еще более страшный предвестник беды, чем все черные кошки мира и битые зеркала, вместе взятые. И что некоторые девочки заслужили быть одинокими.

Прежде чем я успеваю надеть свою лыжную шапочку, парень опять начинает говорить – уже обычным голосом, довольно глубоким, бархатистым, хотя я этого не слышу.

– Может, передумаешь? Пожалуйста. Я буду настаивать, – просит он и снова целится в меня фотоаппаратом.

Я качаю головой, показывая, что не передумаю ни за что. Надеваю шапку, натягиваю как можно ниже, почти закрывая глаза, но потом подношу палец к губам и говорю «тсс», что человек со стороны мог бы принять за флирт, но, к счастью, нас никто не видит. Я просто не могу сдержаться. И все равно вряд ли я его еще хоть раз увижу.

– Точно, забылся, – с улыбкой отвечает незнакомец, снова переходя на шепот. Он долго на меня смотрит, мне волнительно. Я словно оказываюсь в свете прожектора. Я вообще даже не уверена, законно ли так смотреть. В груди начинает гудеть. – Очень жаль, что не фотографируешься, – продолжает он. – Надеюсь, мои слова тебя не обидят, но ты сейчас похожа на ангела. – Он сжимает губы, словно задумываясь. – Но на переодетого, как будто ты только что упала и отобрала одежду у какого-то парня.

Что на это ответить? Особенно теперь, когда в груди словно отбойный молоток стучит.

– Но я все равно тебя не виню в том, что ты не захотела остаться среди ангелов. – Он снова улыбается, а у меня уже кружится голова. – Наверное, среди нас, испорченных смертных, прикольнее, я это уже говорил. – Трепаться он точно талантлив. Я раньше тоже умела, хотя сейчас по мне уже и не скажешь. Чувак, наверное, думает, что у меня челюсти вообще запаяны намертво.

О боже. Он снова на меня так смотрит, словно пытается разглядеть что-то под кожей.

– Позволь, – говорит он, положив руку на объектив. Звучит это скорее как приказ, нежели просьба. – Хоть одну. – Есть что-то в его голосе, во взгляде, во всем его существе что-то голодное и настойчивое, и мои границы расплываются.

Я киваю. Я сама поверить в это не могу, но я киваю. И к черту мое тщеславие, мой дух и мою старость.

– Ладно, – хриплым незнакомым голосом отвечаю я. – Но всего одну. – Возможно, он ввел меня в транс. Такое бывает. Гипнотизеры существуют. В библии написано.

Парень садится на корточки перед скамьей первого ряда и, глядя в камеру, крутит объектив.

– О боже, – говорит он. – Да. Идеально. Офигенски идеально.

Я знаю, что он фотографирует сто раз, но мне уже все равно.

Я вся разгорячилась и вздрагиваю от каждого щелчка, а он приговаривает:

– Да, спасибо, блин, просто супер, да, да, адский ад, ты бы себя видела, о боже мой.

Мы как будто целуемся, только это куда больше чем поцелуи. Я даже не представляю, как сейчас выглядит мое лицо.

– Ты – она, – наконец говорит он, закрывая объектив. – Я уверен.

– Кто? – спрашиваю я.

Но он не отвечает, а вместо этого идет ко мне, длинноногий, ленивой походочкой, которая навевает мысли о лете. Незнакомец совершенно расслабился, сбросил обороты до нуля, когда закрыл объектив. Когда он подходит ближе, я замечаю, что у него один глаз зеленый, а другой карий, как будто там два человека в одном, и оба очень яркие.

– Ну, – говорит он, оказавшись рядом. Потом ждет, как будто собираясь сказать что-то еще, как я надеюсь, объяснить, что значило это «ты – она», но вместо этого он добавляет: – Оставлю вас, – и показывает вверх, на Кларка Гейбла.

Когда я смотрю с такого близкого расстояния, я понимаю, что точно не в первый раз вижу это невероятное существо.

Ладно, блин, я его заметила.

Я воображаю, что он пожмет мне руку, коснется плеча или что-то типа того, но незнакомец проходит дальше. Я оборачиваюсь и смотрю ему вслед, а он идет вразвалочку, и кажется, что у него должна быть соломинка во рту. Он берет штатив, которого я даже не заметила, когда входила, кладет его на плечо. Дойдя до двери, он не оборачивается, но вскидывает руку и легонько машет, словно знает, что я на него смотрю.

И он прав.

* * *

Через несколько минут я выхожу из церкви, мне уже не так холодно и мокро, и я едва избежала беды. Бабушки Свитвайн нигде не видно.

Я иду по улице, высматривая дом, в котором находится та студия.

Чтобы было ясно, для таких людей, как я, такие парни, как он, – как криптонит для супермена, хотя я таких парней раньше не встречала, таких, с которыми кажется, что он тебя целует, или даже нет, просто пожирает с другого конца комнаты. И он как будто не заметил отделяющего меня от всех красного каната. Но это так и должно остаться. Нельзя сбавлять бдительность. Мама все же была права. Я не хочу быть такой. Не могу.