Читать книгу - "Арена XX - Леонид Гиршович"

– Сейчас оденусь и выйду, я отдыхал.

Он полагал дать аудиенцию на авансцене при опущенном занавесе. Для этого обулся (Митя Карамазов тоже стыдился «некрасивого ногтя») и, сняв с гвоздя халат, прикрыл им несовершенства своего туалета. Но Макаров – это был художник Макаров – буквально втолкнул Николая Ивановича назад и сам закрыл дверь изнутри.

– Вы с ума сошли! А если у меня женский пол?

Гребешок на верхней губе у художника яростно сверкал. Протесты Николая Ивановича как-то сами собой растворились в том, что он увидел: Макаров держал чайник, который… вот… возвращается на прежнее свое место после столь недолгого отсутствия.

Неотвратимость возмездия, написанная на его лице и на усах, не исчезая совершенно, тем не менее отступила на задний план. Под женским полом подразумевался липкий пол. Лицо Макарова выразило смесь ужаса и брезгливости. Он, который больше чем клиент в вашсалоне; чьи воротнички и манжеты были чисты, как непорочное зачатие, ибо хорошо тому живется, кто с молочницей живет, – он, художник Макаров, перевел взгляд с кровати на горшок, с горшка, где агонизировала герань, на раковину в ржавых подтеках, которую через равные промежутки времени с барабанным звуком орошала капля, медленно созревавшая в ноздре крана. И у него прошла всякая охота что-либо говорить. Смазать пару раз по морде… тростью. За сплетню, представляющую Василису Родионовну виновницею чьей-то смерти. За гнусный поклеп на ее отца, унизительный для ее матушки да и для всей семьи. Но кто, скажите на милость, кто из русских ходит сегодня с тростью?

Николай Иванович констатировал неудачи на всех фронтах, подумывая, что окно – это проще, чем веревка. Васильевский-сын, вместо того чтобы поспешить в Голливуд к отцу, поспешил с чайником к матери: этот или нет. («Нет, у нас был высокий».) А если б оказался этот? А если б это ее убило? А им там что, их там приучили отрекаться от родителей. От отца, колченогого портняжки в театральной мастерской…

Макаров пустил воду из крана, которая заколошматила по жести проливным дождем, разлетаясь брызгами в разные стороны. Подставил чайник – звук струи сразу округлился. Когда убрал, забарабанило снова. Не удосуживаясь завинтить кран, под барабанную дробь он не спеша вылил всю воду на макушку Николаю Ивановичу, который застыл, не подавая более признаков жизни, по крайней мере, не подавая их более, чем это делала его герань.

– В порядке дезинфекции лучше б кипятком, – сказал Макаров.

Но когда он сделал шаг к двери, Николай Иванович проговорил:

– Я не позволял вам удалиться. Сейчас я покажу вам фигуру высшего пилотажа, – он подошел к окну и легко, без помощи стремянного, оседлал подоконник. – На самом деле тот, кто жил здесь до меня, долго, слишком долго не доставал ногами до пола… повесился… окно опробую я. Васенька внизу? Вы не успеете к ней спуститься, я буду прежде.

У Макарова полезли глаза из орбит.

– Вы совсем псих или прикидываетесь? – так могла бы спросить Васенька, а не мужчина. Это от растерянности.

– Я совсем не псих. Выбирайте выражения… И не смейте ко мне приближаться! А то еще подумают… Конечно, подумают, – радостно размышлял Николай Иванович вслух. – Вам меня не опередить. Только разве что прыгнете первым. Э-э, да вы в западне.

– Слезайте, не валяйте дурака. Слезайте, и об этом никто не узнает.

– Да рассказывайте кому хотите. Это вскроет мотив. Преднамеренное деяние.

– Глупостей не говорите. Вы больны…

– Молчать! «Истребить, ибо болен»… Что бы мне такое для вас измыслить? Какой подвиг силы беспримерной чтобы вы совершили? Чтоб античный, по нынешним временам…

Макаров не сводил глаз с Николая Ивановича. Его учащенное дыхание было дыханием страха, а не дыханием ярости, пусть даже бессильной. От усов не осталось и следа. Николай Иванович сбрил ему авиаматку – повторил подвиг Манфреда фон Шписса. Глядишь, и дальше пойдет по стопам героя. Макаров малейшее движение Николая Ивановича ловил снайперским глазом. Или как если б, безоружный, сам был взят на мушку.

– Вот таким тебя люблю я, вот таким тебя хвалю я, наконец-то ты, грязнуля… да выключите воду, наконец! Мешает сосредоточится. Слышали, что я сказал?

(Купальщик допрыгался, ухо тепло обмочилось и, разложенное, наполнилось шумом городского лета: трамваев, гудков, отдаленным грохотом стройки.)

Потом на смену шуму воды из крана пришла глухота начинающихся сумерек. Все в полном контражуре: постель горною грядой, шкаф с гостеприимно не закрывавшейся дверцей, на ощупь вдоль стены раковина, заставленный чем-то стол, спиртовка. И в центре этого мироздания человек, обуреваемый страстями, звать его художник Макаров.

– Mehr Licht[7], – сказал Николай Иванович, а Макаров, обострившимися чувствами воспринимавший окружающее, уже вообразил себе предсмертные слова Гете.

– Да будет свет! «План ГОЭЛРО» в большевицком Писании. Выключатель поверните. Хотите великую тайну? Чем отличается Предвечный от Демиурга – тем же, чем Бог-Замысел от Бога-Слова. Я Бог-Слово и создаю мир вокруг себя. Я сейчас встану и выйду в окно. Я покончу с неудавшимся творением рук моих. Вы, Макаров, не верите в то, что я – Демиург и что вы творение рук моих? Каждому воздастся по вере. Для вас я такой же человек, как и все. Тем лучше, у полиции будут веские основания вас арестовать. «Зачем вы пришли сюда? С какими намерениями? Может быть, между вами вспыхнула ссора?» – «Какая ссора, господин комиссар? Никакой ссоры. А что полно воды на полу, так это хотели продезинфицировать… Я его выбросил в окно?! Смешно!» Согласен, убить Демиурга – смешно. Но когда вы скажете им, почему это смешно, это только усугубит их подозрения. Они тоже не поверят, что я – разочаровавшийся в себе Демиург. У вас один выход: убедить меня в том, что творение мое удалось, что мир, созданный мной, прекрасен и я не должен сводить с ним счеты. Докажите это. Совершите подвиг, достойный Геракла. Чающий движения воды да очистит сии Авгиевы конюшни. Половая тряпка под раковиной, веник и совок в прихожей за дверью. Все грязное белье вяжите в узел. Вымоете пол. Вперед, сыны отечества!

Макаров не шелохнулся. Он сделался как вырезанный из другой ситуации и наложенный на обстоятельства, к которым не имел никакого отношения.

– Столбняк играем? Котенька Васенька вас заждется. Поднимется – предупреждаю: сами впустите. Будете ей объяснять, что я оборотился в нырка.

«Вытирание ног» – специфический ритуал, своим возникновением обязанный непролазной грязи кругом. Этому немало аналогов, сообразно местным особенностям. Николай Иванович вспомнил Танжер, где проштрафившегося легионера заставляли зубной щеткой вычищать казарменный пол. Генеральная уборка есть генеральная порка.

…………………………………………………………..

…………………………………………………………..

– Не буду больше… Выбрасывайтесь. Вы этим кончите… или психиатрической клеткой.

– Думаете, посадят на цепь? Ладно уж. Еще впрямь посадят. Зубную щетку подчистую извели. Не забудьте мусор вынести. Бак во дворе. Смотрите, аккуратно. Да и крышку потом опустите. Иначе соседи вас вахмистру сдадут. А я обещаю, что об этом никто не узнает.