Читать книгу - "Художник войны - Максим Бутченко"

Газета «Ровеньковские вести», 12.05.2014 г.

На следующий день Антон решил поехать с Любкой на рынок. Нужно прожить в провинции лет десять-пятнадцать, чтобы понять, какой это почти религиозный ритуал – выезжать в субботу-воскресенье на центральный рынок «в город». Десятки бабушек волочат длинные, как борода Хоттабыча, авоськи, семейные пары деловито, словно в парке, прогуливаются между базарных рядов, девушки меряют лифчики прямо поверх кофт, кто-то на глазах у всех стоит в одних растянутых семейных трусах, примеряя новые джинсы. А вот старый дед с коляской купил килограмм картошки и теперь трясет своими медалями перед колхозными бабками, торгующими творогом и сметаной.

А знают ли жители больших городов, что значит пробовать творог? Вот стоит за прилавком толстая румяная баба с немалым бюстом – точно такими изображали советских доярок на советских плакатах – и нависает этим бюстом над товаром. Немудрено, что «за творогом» выстраивается огромная очередь из мужиков: пробы кисломолочной продукции с успехом могут заменить сеанс эротического фильма в кинотеатре «Комсомолец». Эти прелести базарной жизни недоступны жителям мегаполисов с их торговыми центрами и бутиками. Культ базара в уездном городке так велик, что для многих в провинции слово «бутик» считался почти матерщиной.

Антон прошелся по мясному ряду, взял кило свиной вырезки, в колбасном купил кружочек «кровянки». Потом решил пойти на «колхозный» – там приезжие из ближайших сел торговали овощами и фруктами. Обычно рынок работал до 11–12 часов, а «колхозники» приезжали засветло – в 4–5 утра.

Но, идя по обычному маршруту, знакомых крестьян Антон почему-то не увидел, хоть время было еще раннее. Вместо них по рядам прогуливалась тройка в камуфляже, причем двое шли с закинутыми на плечи АК. Впереди троицы шла худощавая крашеная блондинка с отросшими черными корнями. Проходя мимо оставшихся торговок, блонда указывала пальцем на ценники и что-то говорила.

Последние события научили Антона быть готовым ко всему. Неделков поймал себя на мысли, что даже если бы вдруг у тетки открылся череп и оттуда вылез бы маленький Чужой, он уже вряд ли бы удивился.

Подойдя поближе, Антон услышал спор тетки с продавцом.

– Оксана, так цены везде такие! – здоровый мужик с большими мозолистыми руками смотрел на блонду умоляюще.

– Я сказала снизить – значить, снизить! – стучала та ногтем с облезшим красным лаком по спелым томатам. – Развели тут буржуйскую демагогию! Выше потолка цены, как людям жить-то?

Выяснилось, что на рынке теперь – военная администрация. От прежнего руководства осталось два человека: инженер и бухгалтер. Ну и технический персонал.

Теперь каждый день военная администрация проводит рейд: проверяет весы и ценники, всех «нарушителей» сначала предупреждает, а во второй раз вводит штрафные санкции.

Бугай с помидорами вертел головой. Оксана же вместо лишних слов достала бумажку, на которой 12-м кеглем шрифта Times New Roman было написано: «В последнее время в администрацию рынка обращаются ровенчане, недовольные высокими ценами. Всех, кто завышает цены или обманывает горожан, с 1 июня ополчение будет штрафовать».

Помахав бумагой, Оксана вздохнула, как городская девка на деревенской дискотеке – вокруг одни недоумки в кирзовых сапогах. И колхозный верзила смирился: взяв в руки фломастер, покорно сбавил цену на треть.

Эта сцена ручного управления ценами могла бы испугать какого-нибудь бородатенького профессора экономики, который наверняка возмущался бы топорностью методов и показывал пальцем в учебник по свободному рынку. Но снижение цен по взмаху руки «ополченки» Оксаны никак не изумляло покупателей. Еще силен советский стереотип о спекулянтах, денежных аферистах, и вообще, все, кто торгует, – не зарабатывают честным путем. Даже больше – некоторые ровенчане останавливались возле камуфляжной тройки и громко выражали свое согласие с происходящим.

Советский дух парил птицей над городом, как и над многими населенными пунктами округи. Иногда казалось, что СССР не развалился, не разрушился. Просто Советский Союз сгустился на востоке Украины, как остатки тумана в расселине, куда не долетает свежий ветер. Переодевшись по моде и выучив слова «бартер», «вайфай» и «бутик», жители региона мало изменились внутренне. Из новых телефонов рингтонами звучат старые советские песни и шансон, а желание ходить строем хоть и вылилось в групповое шатание по городу, но не сделало советского человека Донбасса более самостоятельным. Этот внутренний, советский человек все еще жив, готов бороться с фашистами, обвинять в порочности Госдеп и слепо доверять слову своих вождей, при этом боясь их и презирая. Пусть даже вожди появились неизвестно откуда, как Ильич.

И когда неделю спустя по городу разлетелся слух, что комендант выловил пьяного таксиста и велел выпороть его нагайкой на центральной площади, никто в Ровеньках не удивился. Торжественную экзекуцию назначили на выходные. Собралась пара сотен человек, а Петрович традиционно вытащил Антона из дома – поглядеть, как новое начальство руководит городом.

Ровно в двенадцать часов к скучающей толпе твердой походкой вышел Ильич в камуфляже. За ним вели связанного таксиста с сильно помятым пакетом супермаркета АТБ на голове. Вот тогда-то в толпе эхом прокатился гул изумления. Такого средневекового зрелища ровенчане не видели с тех пор, как в 1977 году город посетил монгольский цирк.

Монголов неведомо как занесло в шахтерский городок: видимо, администратор перепутал украинские Ровеньки с одноименным городом в Белгородской области России – правда, там ударение нужно делать на первый слог.

Но приехали так приехали – пришлось выступать. Зрителей в шатер набилось, конечно, тьма-тьмущая. Бряцает оркестр, гремят барабаны, полуобнаженный монгольский силач готовится выполнить опасный трюк – схватить быка за рога и удержать его напор. Только вот бык нападать ни в какую не хотел. Что только ни пробовали – стоял как вкопанный! Но стоило расхрабрившемуся монголу повернуться к животному спиной, как тот…

В общем, дети вышли из шатра заплаканные, а у монгольских цирков, говорят, с тех пор на месте Ровенек на карте стоит жирный крест.

Но вернемся к таксисту. Толпа замерла в предвкушении – жертву вывели в центр площади. Перепуганный таксист вспомнил всех богов, бабушек по матери, отцу. Дошел до Адама и Евы: мол, подобно тому, как наших прародителей попутал нечистый, так и к нему явился искуситель в виде друга Васьки с бутылкой водки.

Но Ильич был спокоен, как удав, съевший кролика. Наклонившись, чтобы завязать свои синие шнурки, он махнул рукой: приводите, мол, приговор в исполнение.

К таксисту подошел казак в папахе. Толпа замерла. Казак не спеша обошел жертву, лежащую на трех стульях, словно выбирал, с чего начать. Напряжение порхало в воздухе. Палач медлил, картинно похлопывая нагайкой об руку.

Бабушка, стоящая в первом ряду, нервно постучала об асфальт тростью для ходьбы. Избиение не начиналось. И вдруг казак изо всех сил ударил таксиста. Так неожиданно, что тот буквально подскочил, толпа охнула, а бабушка от внезапности выставила свою трость вперед, как ружье. И уже в следующую секунду, когда провинившийся закричал от боли, люди отпрянули чуть назад, казак несколько раз взмахнул в воздухе плетью, и все та же бабушка ошарашивает Ильича, громко сказав: