Читать книгу - "Мир велик, и спасение поджидает за каждым углом - Илья Троянов"

Какое отношение имеет эта лакмусовая бумажка к девушке, которая выбежала из моря, размышляю я. Не каждому ведь посчастливилось, чтобы при крещении его нарекли Александаром.

Пассажиры мало-помалу заполняют обшарпанное, изрытое оспинами ржавчины купе. Здесь стук и шум, там головы, которые еще морально не созрели для отъезда, а потому рядами высовываются из окон. Всякий, поднявшийся в вагон, непременно споткнется о громоздящиеся посреди коридора сумки, корзины, подарки, а в первом же купе он наткнется на игроков… не успев толком войти, они составили вместе два небольших чемоданчика и на этом импровизированном столике разложили доску. Проводник не пройдет мимо этого купе, поскольку в силу служебных обязанностей и собственного вдохновения не может не вмешаться. Ай-яйяй… да прикройся же ты изнутри, тогда я откроюсь сзади, но ведь ты можешь и сам напасть, прямо на острие ножа, а если он сейчас выбросит одно очко, тогда что? вот, вот, так тебе и надо … ну тогда садись сам и играй… и вот они уже сдернули с него форменный китель, усадили, кондукторскую сумку отставили в сторонку, фуражку забросили в багажную сетку, он поплевал себе на ладони, и вот уже мир за окном вырублен, потому что никому больше не нужен, а еще потому, что женщины в соседнем купе тоже очень рады, раз мужчины вырубились после длинного дня, когда им пришлось работать, тем, конечно, у кого есть работа: они вздыхают, и они шутят, и они выживают из купе всех, кому перевалило за три года. Примечательный выдался денек! Одна из женщин встает, чтобы глянуть на своего крестника в соседнем купе, на мать, на дедушку с бабушкой. А куда подевался крестный отец? Его хоть кто-нибудь видел? Шумит многочисленная родня, многие из них уже давно не виделись. По восемь и по десять человек они располагаются в купе и наслаждаются путешествием еще до отправления поезда. Дети высовывают головы в окно. Дорожный ветерок разгонит скуку.

Все они побывали на крестинах в горном монастыре.

Крестины — это второе важное событие после того, как человек родится. Церковь не отапливалась. Сквозь ледяную призму окна в помещение вплывали, колыхаясь, сияющие формы. Вокруг сновали не первой молодости монашки, озабоченно наблюдая за расположением свеч, икон, кадильниц, молитвенников и прочих принадлежностей таинства. Бай Дан, стоя у крестильной чаши, зябко опустил руку в воду, поглядел на ее дно, услышал покашливание, приметил уголками глаз черные одежды.

— Температура как раз такая, как надо, братец.

Слова священника выходили изо рта, о наличии которого под густой бородой, между широкими скулами можно было только догадываться.

— Это чтобы легче снять кожуру, так, что ли, отец Николай?

Бай Дан при этом даже не обернулся.

— Видишь ли, братец, епископу не так уж и по душе, что ты будешь крестным. Ему сдается, что ты намерен играть какую-то роль. Играть — я ведь правильно сказал или нет?

И смех поднялся из глубины груди, укрытой рясой. Они стояли друг против друга. Но при этом ни один не глядел на свое зеркальное отражение. Борода противостояла выбритому лицу, богатая шевелюра — короткой стрижке, форменное облачение — отсутствию всякой формы.

— Давненько мы не виделись, отец Николай. Все ли овцы помечены тавром, не остыло ли железное клеймо?

— С чего такая злость и такое злопамятство? Уймись. Не отголоски ли то былых времен? Тебя надо было изгнать, от тебя вечно шла смута. Знаешь, я до сих пор храню в памяти твои бесчинства. Мы порой поминаем их на семинарских занятиях для наглядности. Тринадцать тезисов, опровергающих существование БОГА. Но одного у тебя, конечно, не отнимешь: ты наделен пониманием символов, у нас бы ты далеко пошел. И на каждой двери дортуара ты приклеил один из тезисов. Ну и скандал же получился! Как ты вскочил, когда руководитель семинара вне себя от ярости спросил, кто это натворил. Это я еще хорошо помню. Ты выпрямился, гордый, как мальчишка, который воровал груши у соседа, и так же гордо возвестил: «Это сделал черт, а черт — это я!» Ну разве можно так, в духовной-то семинарии? Но для тебя это характерно. Ты окинь взглядом свою жизнь после того происшествия, образцовой ее не назовешь, верно? Порой ты что-то делаешь здесь, порой там, порой болтаешься по заграницам, порой сидишь в тюрьме и повсюду оставляешь за собой следы будто землетрясение. Ты совсем не изменился, Йордан, ни капельки. Стань поспокойней, уравновешенней, пей из своего стакана и предоставь миру идти своим путем.

Священник подошел до того близко, что между ними не уместился бы даже Новый Завет. Ростом он был как раз на голову ниже, и его всегда раздражало, что Бай Дан смотрит на него сверху вниз.

— Ваша проклятая самоуверенность — вы напоминаете мне того человека, который трижды продавал Эйфелеву башню, за душой ничего, а шуму много. Недаром же говорят: кто носит бороду, тот должен купить и краску для нее. А крылья-то у вас все равно подрезаны. Только и знаете, что втягивать голову в плечи и талдычить одно и то же. Аминь здесь да аминь там да аминь партия да аминь партийные решения. Впрочем, я, может быть, скоро снова полюблю вас, я вообще питаю слабость к вымирающим видам.

— Братец, братец, церковь и худшее повидала на своем веку. А люди, подобные тебе, — это маленькие шавки. Значения они не имеют.

— Оставим этот разговор. Я пришел сюда, чтобы выполнить желание семьи. И прежде всего желание Златки. Она очень меня просила быть крестным отцом. Но одно я все-таки должен тебе сказать: коль скоро я заделался крестным отцом, мы с этого самого дня вступим с тобой в соревнование. Ты окунешь его в воду, если память мне не изменяет, это должно избавить его от власти зла. А ты уже поглядел на него? Такого ни от чего не надо избавлять, кроме как от плохого влияния. Я его сразу же выну из воды и насухо оботру простынкой, чтобы ничего из вашей юшки на нем не осталось.

Отец Николай и глазом не моргнул. Он выпростал руки и потер ладони.

— Постарайся во время церемонии не вызывать насмешек. Ты вообще-то хоть помнишь, что тебе надлежит делать? Ты хоть что-нибудь помнишь? Тогда пошли.

Иконостас согревал церковь, восхищенные взгляды собравшихся освещали ее. Кто понабожней, преклонял колена перед Святой Марией, Богородицей, которая была воплощена в маленькой, старой, чтимой по всей стране иконе. Яна держала на сгибе руки спящего Александара, Златка сияла, усердно осеняла себя крестом перед каждой иконой и снова принималась сиять.

Господу Богу нашему помолимся!

Ничего не скажешь, голос у него как труба!

…разрушь твое царство насилия и отпусти людей.

Я следую за тобой, брате мой, я еще не все позабыл.

Ибо заклинаю тебя именем того, кто уплыл прочь по морю аки по суку и усмирил бурю, взгляд же его обнажил дно морское и растопил горы… ибо заклинаю тебя именем того, кого несут крылья ветров, гонцами были ему ветры, верными слугами — огни.

Аминь.

Бай Дан взял на руки Алекса, который все так же мирно спал, и загляделся на задумчивое личико, может, вовсе и не личико, а маску, под которой разыгрывались космические бои… выведи и сам творение твое из вражьего рабства, избавь его от козней супротивника, недобрых встреч и от полуденного демона… не иначе этот самый демон заставил Алекса так поспешать во время рождения, не иначе это он перегрыз пуповину своими демонскими зубами.