Читать книгу - "Возмездие - Эрик Ломакс"

* * *

Поджидая, пока прокрутится бумажная машина, я вызвался поработать на Оркнейских островах, где только что, прямо на акватории родной базы, был потоплен наш линкор «Ройялоук» — «Королевский дуб», — унесший жизни чуть ли не тысячи моряков. Это было первое настоящее потрясение с начала войны, и жаль, что мы извлекли не все уроки на тему уязвимости гигантских орудийных платформ. Люди не могли поверить, что в ходе боевой операции враг действительно потопил такой броненосец. «Может, саботаж? Может, где-то что-то недосмотрели сами?» Но конечно же, это была немецкая подлодка. В общем, в местном хозяйстве связистов явно требовалось навести порядок.

Мы вышли из Скрабстерской гавани, что под Терсо, на Северном побережье Шотландии. После самого отвратительного морского перехода на моей памяти (целые сутки ледяного ветра и штормовой качки на борту пятидесятилетнего пароходика, где нечем было даже укрыться, и это в Северном-то море поздней осенью), мы — сержант Фергюсон со своим взводом из двадцати человек, включая меня, — высадились в Стромнессе. Расквартировались и стали помогать с реорганизацией местной системы связи, что эксплуатировала как радио, так и телефон с телеграфом. Сейчас мы были частью Северного полудивизиона связи, одного из наиболее отдаленных гарнизонов Его Величества.

Мне пришелся по сердцу этот простуженный, открытый всем ветрам остров, где я без выходных трудился в реквизированной по случаю военного времени гостинице. То, что я считал за развивающийся дар изворотливости и выживания в условиях крупных организаций, сделало меня своего рода предпринимателем. Я договорился на кухне, чтобы мне жарили партию блинчиков с рублеными яйцами и варили чай, а потом, ближе к середине утра, продавал это в нашем взводе. Отрывали с руками.

На острове заметнее, что человек вырван из своей среды. Раздавая письма, я обратил внимание, что кто-то всякий раз не может скрыть огорчения, не получив весточки. А еще пара солдат приходила чуть ли не в ужас, завидев конверт со своим именем.

Я подумывал, не перевестись ли на Шетланд, однако 115-мильный переход еще дальше на север на борту какого-нибудь траулера, зимой, да по одному из самых свирепых морей в мире… Нет, это слишком даже для меня. Признаюсь, тяга этого аванпоста викингов была сильна; при каждом воспоминании о его суровых вересковых пустошах и стылом блеске океана я будто слышал голос матери. Но не умолкали и другие голоса, так что я упустил шанс переждать всемирный потоп на крошечном архипелаге — как потерпевший кораблекрушение, зато в безопасности.

Пришел приказ, и тихим мартовским утром я покинул Стромнесс. Тот же жуткий пароходик, который доставил нас на Оркни, деловито пыхтя, выбрался из гавани в пролив Хой-саунд, где в нас вонзили зубы ветер, ливень и волны. В широченной, защищенной от непогоды бухте Скапа-Флоу, под прикрытием бастиона из нахохленных островков, было еще ничего, но едва мы вошли в Пентленд-Ферт, штормовые порывы принялись мотать пароход, как игрушку. Мы с Фергюсоном устроились с подветренной стороны дымовой трубы, где хоть что-то напоминало о тепле, и в самом скором времени промокли до нитки, продрогли до костей и не знали, куда деться от морской болезни. Меня вывернуло прямо на сержантскую шинель, но он словно и не заметил: человек был в другом мире.

Я сделал свой выбор; теперь из меня делали офицера.

* * *

Два месяца кряду я сидел вместе с другим сержантом на одном из верхних этажей Эдинбургского учебного центра, где лейтенант-связист без передышки вдалбливал в нас премудрости работы радистом. Учебником служил «Адмиралтейский справочник по беспроводной радиотелеграфии», теоретический фолиант в двух томах. Кроме того, на каждую модель рации имелось свое наставление, и мы вкалывали как проклятые, во всяком случае добросовестный инструктор спуску нам не давал. В середине мая меня перевели на йоркширскую базу Каттерик, штаб Королевских войск связи.

Доложив о прибытии в казарменном блоке Марна-лайнс, я тут же лишился воинского звания. Теперь я был просто курсант, и мои белые погоны и белый околыш фуражки с готовностью сообщали всему миру, что перед вами не пойми что: и не офицер, и не рядовой. Тут выяснилось, что один из нас не выдержал. Едва я обустроился, как уже стоял на плацу с 250 другими курсантами по случаю похорон. Среди старшекурсников случился самострел, когда парня отчислили с предписанием «Вернуть в часть» — позорней не бывает.

После этого отрезвляющего начала нам предстояло семь месяцев учиться, чтобы стать офицерами-связистами, пригодными для войны. Более напряженной и ответственной учебы в моей жизни не было ни до, ни после. Бывшая школа казалась детскими яслями. Мы изучали радиодело, телеграфию и телефонию на таком уровне, какой и не снился родному почтамту. Также нам преподавали командно-организационные аспекты, как применять тяжелую инженерно-саперную технику и даже элементы разведподготовки.

В июне 1940-го британская армия оставила Дюнкерк, и война впервые коснулась нас напрямую. Нам сказали, что ожидается прибытие вывезенных солдат и беженцев; было приказано готовить раскладушки и матрасы в общественных зданиях, спортивных залах, словом, во всех помещениях с большой площадью. Через пару недель напряжение поутихло; армия отступила на удивление организованно, людей удалось сохранить. Туча рассеялась. Наши матрасы не понадобились, беженцев пристроили где-то еще.

Затем война сделала в нашу сторону еще один бесшумный прыжок из засады, будто шторм, зреющий на горизонте. Возникло опасение, что немцы разовьют успех и форсируют Ла-Манш по пятам наших измотанных частей, которые и представляли собой костяк британской армии, крайне ослабленной на тот момент. Тем летом я провел немало ночей дозорным на высоченной деревянной вышке, высматривая парашюты вражеского десанта. Приходилось сражаться со сном, задрав голову, глазеть на ночное небо и надеяться, что не мне достанется увидеть, как скользят шелковые полотнища, затмевая звездные россыпи. Но война и на этот раз прошла стороной, отхлынула от побережья. Ничего не случилось.

Если на то пошло, худшим эпизодом на всем протяжении этой восхитительной учебы можно считать случай, когда из-за меня наш класс оставили на дополнительный час строевой подготовки. За попытку отравить ротного командира.

Капитан Ноулз был буквоед и ярый поборник инспекций: шнурки, канал ствола винтовки, фуражка с изнанки… Как-то раз он решил проинспектировать комплект снаряжения Курса № 13. И вот стоим мы, побритые и постиранные, нагруженные винтовками, противогазными сумками и так далее, а он нам приказывает: «Фляжки к осмотру!» Вытащил капитан Ноулз пробку из моей флажки, принюхался — и повалился навзничь, на руки нашему прапорщику, который, увы, был на редкость хрупким. Достоинство сберечь не удалось.

Неловкая ситуация, а все потому, что я не привык выбрасывать вещи, если их можно опять пустить в дело: повадка, от которой я с ходу открестился бы, кабы знал, чем она для меня обернется впоследствии. А было так: на одном из полевых учений меня снарядили на кухню, и по окончании занятия я не решился выбросить недопитое молоко. И вылил его себе во фляжку. Если вам когда-нибудь понадобится безвредный отравляющий газ, горячо рекомендую молоко трехнедельной выдержки во фляге британского военнослужащего.