Читать книгу - "Дама в палаццо. Умбрийская сказка - Марлена де Блази"

— Вы поезжайте. Поезжайте, а я все закрою.

Он стоял, разглядывая дом — разбитый старик, глядящий в окно на былого мальчика. Я знала, что он видит себя, видит ее и других, сцены быстро сменялись: свет, холод, темнота, шепот, крик. И я знала, что это в самом деле конец. Князь последний раз обходит старый дом. Я начинала понимать, почему он так настаивал, чтобы мы от него отказались. Только теперь он тоже мог уйти.

По дороге от Сан-Кассиано до автострады, до Фабро, до поворота на Орвието было тридцать шесть километров. Мы не далеко уехали, но Орвието находился в другом мире. От сонной тосканской деревушки, притулившейся между овечьими загонами к огромному каменному острову, выросшему в доисторические времена. Город казался паланкином, медленно плывущим над янтарным туманом. Мы за прошедшие недели столько раз поднимались к нему по холму, что мне следовало бы привыкнуть к его невероятной красоте. Я не привыкла. Сегодня мы здесь останемся. Будем здесь жить.

По какой-то возникшей в последний момент и, разумеется, оставшейся неизвестной причине, получить ключи от временного дома мы могли только назавтра. Самуэль позвонил в бар, чтобы оставить это сообщение и заодно предупредить, что у него есть для нас сюрприз. Не подъедем ли мы к его офису в семь часов?

Милая старая Вера с глазами-устрицами записала все это на бумажной салфетке своими крупными косыми каракулями и вручила нам, словно карту острова сокровищ. Потом продекламировала вслух и велела повторить, будто отправляла детей за покупками. Мы не прощались ни с ней, ни с посетителями бара, полагая, что тридцать шесть километров — не расстояние. «Мы будем часто приезжать», — говорили мы. «И вы будете приезжать в гости», — говорили мы, хотя за эти два года ни разу не возвращались в Венецию. Одни вехи в жизни сменяются другими.

Когда мы оставили машину за общественной библиотекой в Орвието, я почувствовала вполне понятную усталость и грусть, и меня ничуть не интересовал сюрприз Самуэля.

Он ожидал нас в переулке у своей конторы. Как я и думала, он не стал объяснять причин изменения в планах, зато сказал, что заказал для нас отличный номер в «Пикколомини» и тихий ужин в траттории на Виколо Синьорелли — в переулочке, отходившем от Виа дель Дуомо напротив палаццо Убальдини.

Он проводил нас в «Ла Гроттини» и представил Франко — маленькому одержимому, обвязанному накрахмаленным фартуком от груди в голубой рубашке до кончиков лаковых туфель. От него сильно пахло мускусом и пережаренными томатами, и он мне сразу понравился. Он занимался кухней — объяснил, что у его повара заболело ухо — и подавал, поскольку официант еще не пришел. Посетители занимали только два столика из десяти, но Франко, словно вооруженный ножом дервиш, вертелся между хлебной доской и окороком. Он раздвигал занавеску в дверях кухни, служившую кулисой героического немого фильма, звенел кастрюлями, фальцетом напевал что-то из «Дон Жуана», снова показывался из-за занавеса с блюдом пасты, высоко неся его, как церковный сосуд, и торжественно опускал его на стол. Он не останавливался и не умолкал ни на минуту.

Зал был маленьким, белые стены расписаны яркими пурпурными фресками — ими расплатился голодный японский художник, которого занесло в Орвието несколько лет назад, объяснил нам Франко. На фоне этих скромных стен блистало изобилие. Повсюду были ящики и полки с вином, круг пармезана, крошившийся от старости, цвета старого золота, с воткнутым в него серебряным ножиком, возлежал на мраморном пьедестале. На каждом шагу стояли корзины персиков и слив, прямо на веточках, и артишоков, кивающих с длинных покрытых листьями стеблей. Бочонок оливкового масла занимал позицию у двери. На огромном дубовом столе сверкал черничной начинкой длинный открытый пирог с тонкой корочкой, в хрустальном ведерке со льдом пенились густые сливки, а посередине торчала толстая палка коричной коры. На каждом столе беззаботно трепетали лепестками букетики диких фиалок. Я подняла глаза к сводчатому потолку и подумала: «Вот здесь, прямо над этими красными плитками — наша гостиная без пола, бывшая когда-то бальным залом, где скоро снова будет пол, надеюсь, что будет пол, и мы растопим камин, и зажжем свечи, и сядем за долгий ужин, и станем жить дальше». Этот вечер был изысканным и ошеломляющим, и я не могла решить: хочу ли, чтобы этот сон продолжался, или мне хочется сбежать по желтой скале к прежней конюшне. Но двери конюшни закрылись.

Мы поужинали красивыми простыми блюдами, поданными Франко, запили их «Примитиво» с холмов Кампаньи, выдержали его сокрушительные объятия, вышли в переулок и направились к отелю. Фернандо поднял глаза к кованым перилам, заросшим травой — нашему будущему балкону. Послал им воздушный поцелуй. В переулке Синьорелли слышались только тихие шаги котов и звон тарелок.