Читать книгу - "Неполная, но окончательная история классической музыки - Стивен Фрай"

Все это лишь кое-какие подробности, касающиеся 1225-го, ну, мы словно бы забрались на самую высокую гору и поозирались по сторонам. А как же само «время»? Каково оно на вкус, на запах? — если вы понимаете, о чем я. И каким оно было в отношении музыкальном? Так ведь я потому и распространялся о том, что куда ни глянь, везде подрастают кафедральные соборы. Давайте-ка на минутку влезем в шкуру человека Средневековья.

Соборы — о соборах необходимо знать две вещи. Они далеко не дешевы, а возведение их отнимает чертову пропасть времени. Их не продают в разобранном виде — уложенными в плоскую коробку, вместе с написанной какой-то бестолочью инструкцией и неполным комплектом шурупов. Возведение соборов растягивалось на сроки жизни нескольких поколений. И это позволяет нам понять, в чьих руках находились в 1225-м все деньги. А также — в каком состоянии пребывал музыкальный бизнес в 1224-м. Дело, видите ли, в том, что для заполнения соборов требуются не только люди, но и музыка. В 1225-м слово МУЗЫКА состояло по преимуществу из девяти букв и писалось так: ЦЕРКОВНАЯ музыка. Хотя для уличных охламонов музыка была также и изустной, не лишенной сходства с герпесом, — в том смысле, что и она передавалась из уст в уста. Ладно, ладно, сходство не шибко полное, но вы же меня поняли. Разумеется, существовали места, в которых вы могли получить музыку и в записанном виде — если были человеком достаточно состоятельным. Но вообще говоря, норму составляла в то время компания темных личностей с физиономиями, сильно смахивавшими на коровье вымя, распевающих в продуваемых всеми ветрами зданиях нечто однотональное. Немного похоже на нынешнюю фолк-музыку.

Ну вот, а теперь «следующая большая сенсация». Опять-таки, если вы были человеком достаточно состоятельным, вы, пожалуй, сказали бы, что следующей большой сенсацией стала «бумажная ткань», которую как раз в этом году и начали производить испанцы. Но если вы достаточно состоятельным не были — чем, надо признать, отличалось подавляющее большинство населения, — для вас «следующей большой сенсацией»[♫] почти наверняка стало музыкальное произведение, которое называлось «Sumer is icumen in».

SUMER L'UV IN

Прочтите-ка вот это:

Sumer is icumen in,

Lhude sing, cuccu

Groweth sed and bloweth med

And springeth the wude nu

Sing cuccu[♫]

или в вольном переводе:

Весна пришла,

Громче, кукушка, кукуй,

Семена проросли, и луга зацвели,

И в лесах распустились листочки,

Кукуй, кукушка.

«Sumer is icumen in» — прекрасные слова, не правда ли? — это важная часть великой музыкальной схемы мира, часть немалая, хотя бы потому, что она просто-напросто существует и до сих пор — достижение для любого музыкального произведения той норы редкостное. Могу себе представить, как историки всего мира вопят в оргазменном восторге, откопав где-то датируемый 1225 годом обрывок нотной бумаги, на котором помечено поверху: «Чижик-пыжик, где ты был?» Так что великим представляется уже сам тот факт, что сочинение это у нас имеется. Однако «Sumer» — надеюсь, он не против того, что я называю его просто по имени, — значителен еще и вследствие его чрезвычайно передового характера. Это подобие канона — песни, в которой все голоса выпевают примерно одну и ту же мелодию, но каждый в свое время, что-то вроде «Братца Якова», — состоящее из шести партий, четырех теноровых и двух басовых, форма для того времени до крайности сложная. Оно датируется серединой тринадцатого века и написано на прекрасном, немного неряшливом среднеанглийском. Если вы не говорите на среднеанглийском — а по чести сказать, среди тех, кто не носит имя Гэндальф, говорящих на нем насчитывается всего ничего, — попробуйте прочитать его с корнуэльским акцентом. Оно почти наверняка вышло из-под пера монаха, состоявшего в аббатстве Ридинг и известного ныне просто как Джон Форнсетский. Песнопение это задумывалось как весеннее, предвещающее наступление лета и по стилю сильно походило на народные песни. Статус «следующей большой сенсации» оно приобрело потому, что было для своего времени совершенно новаторским. Петь такого рода вещи в 1225-м никому просто в голову не приходило. Собственно говоря, некоторые ученые считают, что никто их и не пел. Один совсем уж ученый господин по имени док Манфред Букофцер[*], взглянув в 1945 году на ноты, мгновенно решил, что написаны они во времена куда более поздние. И все-таки. При всех выпавших на его долю неприятностях, это произведение сумело сохранить свое место в истории музыки, а там значится, что написано оно около 1225-го. Вот и все, что я имею сказать о старом добром «Sumer».

«ARS» — ОН «ARS» И ЕСТЬ, А ПОЧЕМУ — НЕ СПРАШИВАЙ

В следующие семьдесят примерно лет в музыкальном мире набирали все большую силу кое-какие немаловажные вещи. То был период, когда явление, известное как «ars antiqua», все еще оставалось в моде. Название это означает, собственно, «старое искусство» — термин, используемый применительно к тому, что воспринимается ныне лишь ретроспективно. Собственно, и название-то свое оно получило только после того, как кто-то выдумал термин «ars nova» — новое искусство, — означавший, по существу, освобождение от всех стилей и некоторых норм «ars antiqua».

Большую тройку мира «ars antiqua» составляли Леонин, Перотин и Роберт де Сэбилон. Леонина часто именуют «optimus organista»[*], то есть «отменным сочинителем прелестных средневековых на слух благозвучий», — многое из написанного им дожило и до наших дней. Перотин был одно время заправилой парижского собора Нотр-Дам. Де Сэбилон тоже подвизался в Париже, вытворяя с независимыми мелодиями такое, что и поверить нельзя. По сути дела, Париж стал к этому времени городом далеко не маленьким, а собор Нотр-Дам — так и вовсе большим. В Париж стекалось множество трубадуров и менестрелей, а заодно с ними — монахов и ученых мужей. Поразительным представляется мне его сходство с Парижем начала двадцатого века, городом, в который опять-таки стекались художники, музыканты и мыслители, создавая эротичную, богемистую «культуру кафе». Все это привело к тому, что город наложил свой отпечаток на искусство вообще — и в те времена, и в эти. Впрочем, одно можно сказать с определенностью: и в те времена, и в эти капуччино там почти наверняка стоил дешевле.